Красное и черное - читать онлайн книгу. Автор: Фредерик Стендаль cтр.№ 150

— Позвольте мне сказать вам, — прибавил он после целого ряда разных подготовительных фраз, — что пройдёт пятнадцать лет, и эта любовь, которую вы сейчас питаете ко мне, будет казаться вам сумасбродством, простительным, быть может, но всё же сумасбродством.

Он вдруг замолчал и задумался. Им снова завладела та же мысль, которая так возмутила Матильду: «Пройдёт пятнадцать лет, и госпожа де Реналь будет обожать моего сына, а вы его забудете».

Вот потому-то, что я тогда был безумцем, я стал мудрым ныне. О ты, философ, не умеющий видеть ничего за пределами мгновенья, сколь беден твой кругозор! Глаз твой не способен наблюдать сокровенную работу незримых человеческих страстей.

Гёте

Их разговор был прерван допросом и тотчас же вслед за ним беседой с адвокатом, которому была поручена защита. Эти моменты были единственной неприятностью в жизни Жюльена, полной беспечности и нежных воспоминаний.

— Убийство, и убийство с заранее обдуманным намерением, — повторял он и следователю и адвокату. — Я очень сожалею, господа, — прибавил он, улыбаясь, — но по крайней мере у вас не будет никаких хлопот.

«В конце концов, — сказал себе Жюльен, когда ему удалось отделаться от этих субъектов, — я, надо полагать, храбрый человек, и уж, разумеется, храбрее этих двоих. Для них это предел несчастья, царь ужасов — этакий поединок со смертельным исходом, но я займусь им всерьёз только в тот день, когда он произойдёт».

«Дело в том, что я знавал и бо́льшие несчастья, — продолжал философствовать Жюльен. — Я страдал куда больше во время моей первой поездки в Страсбург, когда я был уверен, что Матильда покинула меня... И подумать только, как страстно я домогался тогда этой близости, а сейчас мне это так безразлично! Сказать по правде, я себя чувствую гораздо счастливее наедине с собой, чем когда эта красавица разделяет со мной моё одиночество».

Адвокат, законник и формалист, считал его сумасшедшим и присоединялся к общему мнению, что он схватился за пистолет в припадке ревности. Однажды он отважился намекнуть Жюльену, что такое показание, соответствует оно истине или нет, было бы превосходной опорой для защиты. Но тут подсудимый мгновенно выказал всю свою запальчивую и нетерпеливую натуру.

— Если вы дорожите жизнью, сударь, — вскричал Жюльен вне себя, — оставьте это раз навсегда, не повторяйте этой чудовищной лжи!

Осторожный адвокат на секунду струхнул: а ну-ка, он его сейчас задушит?

Адвокат готовил свою защитительную речь, ибо решительная минута приближалась. В Безансоне, как и во всём департаменте, только и было разговоров что о предстоящем процессе. Жюльен ничего этого не знал; он раз навсегда просил избавить его от подобного рода рассказов.

В этот день Фуке с Матильдой сделали попытку сообщить ему кое-какие слухи, по их мнению, весьма обнадёживающие. Жюльен остановил их с первых же слов:

— Дайте мне жить моей идеальной жизнью. Все эти ваши мелкие дрязги, ваши рассказы о житейской действительности, более или менее оскорбительные для моего самолюбия, только и смогут что заставить меня свалиться с небес. Всякий умирает, как может, вот и я хочу думать о смерти на свой собственный лад. Какое мне дело до других? Мои отношения с другими скоро прервутся навсегда. Умоляю вас, не говорите мне больше об этих людях: довольно с меня и того, что мне приходится терпеть следователя и адвоката.

«Видно, в самом деле, — говорил он себе, — так уж мне на роду написано — умереть мечтая. К чему такому безвестному человеку, как я, который может быть твёрдо уверен, что через каких-нибудь две недели о нём все забудут, к чему ему, сказать по правде, строить из себя дурака и разыгрывать какую-то комедию?..

А странно всё-таки, что я только теперь постигаю искусство радоваться жизни, когда уж совсем близко вижу её конец».

Он проводил последние дни, шагая по узенькой площадке на самом верху своей башни, куря великолепные сигары, за которыми Матильда посылала нарочного в Голландию, и нимало не подозревая о том, что его появления ждут не дождутся и что все, у кого только есть подзорные трубы, изо дня в день стерегут этот миг. Мысли его витали в Вержи. Он никогда не говорил с Фуке о г-же де Реналь, но раза два-три приятель сообщал ему, что она быстро поправляется, и слова эти заставляли трепетать сердце Жюльена.

Между тем, как душа Жюльена вся целиком почти неизменно пребывала в стране грёз, Матильда занималась разными житейскими делами, как это и подобает натуре аристократической, и сумела настолько продвинуть дружественную переписку между г-жой де Фервак и г-ном де Фрилером, что уже великое слово «епископство» было произнесено.

Почтеннейший прелат, в руках которого находился список бенефиций, соизволил сделать собственноручную приписку к письму своей племянницы: «Этот бедный Сорель просто вертопрах; я надеюсь, что нам его вернут».

Господин де Фрилер, увидев эти строки, чуть не сошёл с ума от радости. Он не сомневался, что ему удастся спасти Жюльена.

— Если бы только не этот якобинский закон, который предписывает составлять бесконечный список присяжных, что, в сущности, преследует лишь одну цель — лишить всякого влияния представителей знати, — говорил он Матильде накануне жеребьёвки тридцати шести присяжных на судебную сессию, — я мог бы вам поручиться за приговор. Ведь добился же я оправдания кюре Н.

На другой день г-н де Фрилер с великим удовлетворением обнаружил среди имён, оказавшихся в списке после жеребьёвки, пять членов безансонской конгрегации, а в числе лиц, избранных от других городов, имена господ Вально, де Муаро, де Шолена.

— Я хоть сейчас могу поручиться за этих восьмерых, — заявил он Матильде. — Первые пять — это просто пешки. Вально — мой агент, Муаро обязан мне решительно всем, а де Шолен — болван, который боится всего на свете.

Департаментская газета сообщила имена присяжных, и г-жа де Реналь, к неописуемому ужасу своего супруга, пожелала отправиться в Безансон. Единственное, чего удалось добиться от неё г-ну де Реналю, — это то, что она пообещала ему не вставать с постели, чтобы избегнуть неприятности быть вызванной в суд в качестве свидетельницы.

— Вы не представляете себе моего положения, — говорил бывший мэр Верьера, — я ведь теперь считаюсь либералом из отпавших {243} , как у нас выражаются. Можно не сомневаться, что этот прохвост Вально и господин де Фрилер сумеют внушить прокурору и судьям обернуть дело так, чтобы напакостить мне как только можно.

Госпожа де Реналь охотно подчинилась требованию своего супруга. «Если я появлюсь на суде, — говорила она себе, — это произведёт впечатление, что я требую кары».

Несмотря на все обещания вести себя благоразумно, обещания, данные ею и духовнику и мужу, она, едва только успев приехать в Безансон, тотчас же написала собственноручно каждому из тридцати шести присяжных: