– Паха, – сказал я негромко, – на тебя вся надёжа. Как только немчура прочухается, тут же нашлют люфтваффе.
– Да понял я, товарищ командир, – ухмыльнулся Ломов. – Отобьемся! «Ахт-ахт» легко добивает на десять кэмэ по высоте, а тут целая батарея, четыре зенитки! Если по пятнадцать выстрелов в минуту… – Скривив лицо, он почесал в затылке. – Народу мало! Мне хотя бы человек десять на каждую пушку, и необязательно, чтобы все из артиллеристов – половина будет снаряды подносить. Весят-то по пуду, не натаскаешься!
– Ладно, понял. Я Салова озадачу, пущай ищет носильщиков. Давай…
Солнце еще не встало, но серые предрассветные сумерки давили тишиной, сливались с туманом. В призрачном полусвете, не дававшем теней, низенькие дома Полунино, беленые или серые, чудились ненастоящими.
И витала тревога, неощутимая, как туман. Она все нарастала и нарастала, как температура у больного, только не горяча, а морозя.
– Товарищ командир! – Ходанович молодцевато бросил ладонь к унтерской кепке. – Бойцы готовы!
– Гранаты?
– Хапнули от души!
– Выдвигаемся.
Красноармейцы моей роты выглядели непривычно в немецкой фельдграу – парни подкалывали друг друга, усмехаясь криво и недовольно.
– Товарищи красноармейцы! – сказал я негромко, нахлобучивая фуражку-ширммютце с имперским орлом. – Терпите. Считайте, что переоделись в камуфляж! Немцы спросонья не поймут, кто есть кто, примут нас за своих. Ну, а наша задача – доходчиво объяснить им, что мы – русские! Истребим эту сволочь под корень!
– Истребим, тащ командир! – ухмыльнулся Лапин. – Чего там…
– Только смотрите мне, чтобы сгоряча в своего не пальнули!
– Да глазастые мы…
– За мной, глазастые…
К Полунино вела узкая дорога, набитая сапогами и колесами – и зажатая с двух сторон минными полями. Мы шагали, и грюканье сапог глушилось напластованиями пыли – родная природа как будто ведала, кто идет, и прикрывала своих.
С первыми зоревыми лучами я вывел роту на околицу.
– Хальт… – растерянно поднялся сонный часовой. – Вер коммт?
Я выстрелил навскидку. Пуля из «нагана» хлопнула, разрывая немцу шею, и тот опрокинулся навзничь, успев лишь винтовку сбросить с плеча.
5-я рота нашего батальона заворачивала на главную улочку. Штурм начнется с их подачи, а пока распределимся…
– Якуш, на тебе две крайние избы.
– Понял, товарищ командир.
– Не забудь про подвалы. Антонов! Берешь дом по соседству и сараи…
Рота разошлась повзводно, и тут грянул сигнал к штурму – боец из 5-й роты закинул противотанковую гранату в люк «Т-III», вкопанного на повороте, у колодца, и скоренько опустил крышку. Взрывом ее вышибло, а затем сдетонировал боезапас – красный огонь с копотью ударил из стального нутра, срывая башню.
– Вперед! В атаку!
Под громовые раскаты я ворвался в намеченную избу. Годунов, топавший за мной, присел, забрасывая пару «лимонок» в подвальное окно, откуда торчал ствол «эмгача», и прянул в сторону. Рявкнул двойной взрыв, выбрасывая удушливые клубы и шеберстя осколками.
На крыльце никого. Врываюсь в сени – пусто. Рву на себя двери, отскакивая в сторону, и жму на спуск. «МП-40» в моих руках издает сухой треск, пули веером…
Немцы, спавшие вповалку, заметались очумело по комнате, падая на четвереньки, сталкиваясь – и подыхая. Лишь бравый, поседевший фельдфебель успел схватиться за автомат, но Годунов не оставил ему шансов, срезав короткой очередью.
– Не хватайся за магазин, – предостерег я Ивана, отдуваясь от бушующего в крови адреналина, – заклинить может.
– Понял, тащ командир! – осклабился сержант и тут же снял «последнего из тевтонов», залегшего на русской печи. Коротко вякнув, гитлеровец грохнулся на пол.
– Контроль! – рявкнул я.
Вооружившись трофейным «вальтером», добил двоих. Признаться, сам от себя не ожидал подобного. Убивать в схватке – к этому я уже попривык. Но контрольный выстрел…
Наверное, это от страха. Всего тогда пробрало холодом – смертушка прошла в шаге от меня. И я просто трясся от ярости! А убивал с незнаемым ранее наслаждением…
Война любую душу наизнанку вывернет.
Немцы по всему селу начали приходить в себя, кучкуясь в отдельных домах, но русские уже пришли, и звать на подмогу поздновато. Да и как? Телефонные провода, змеившиеся в траве и поднятые на сучья деревьев, мы обрезали, раций вроде бы не было…
«А толку?» – фыркнул я. Гром взрывов оповещал всю округу о штурме Полунино!
– Това… – Не договорив, Годунов повалил меня на пол.
В ту же секунду с треском ударила «эмга», вынося рамы с остатками стекол. Длинная очередь, вколачивая пули в печь, немилосердно пылила известкой и швырялась кирпичной крошкой, но вот лопнула граната, и пулемет заглох.
– Во двор! – выдохнул я.
Шмыгнув в сени, мы с Иваном ссыпались с крыльца. От сарая, прижимая к голове «родную» пилотку, бежал Лапин. Он уже скинул немецкий кителек, оставшись в гимнастерке, и я последовал хорошему примеру. Быстро расстегивая «спинжак», крикнул:
– Герасим! Как наши?
– А врага лупять, товарищ командир! – расплылся красноармеец. – Вот там только, через улицу, – махнул он рукой, – засели, гады, в бывшем сельсовете! А домина каменный, хрен подберешься – пулеметы так и хлещуть, так и хлещуть…
В этот момент звеняще ударила пушка.
– О, кажись, подкатили! – оживился Лапин. – Прямой наводкой бьють!
Я подумал о немецких гаубицах. Их же тут напихано, как редьки в огороде – и к востоку, и к западу от Полунино. Вот только откроют ли они огонь по «камарадам»? Мало ли… А вдруг слух о прорыве – «деза»? И бравые артиллеристы перебьют своих, помогая русским на этом участке? Не-ет…
В общем, получается, мин со снарядами пока что рано бояться. А вот бомб…
Полнеба на востоке занималось розовым. Малинового накала солнце выбиралось из-за горизонта, и на фоне космического огня перелески казались черными, словно обугленными.
Ни птички, ни самолетика…
Прислушавшись, я уловил надрыв мотора, но бомберами или истребителями не пахло – с юго-востока подъезжали грузовики. Потряхивая тентами, катили три «Опеля-Блиц».
– Танки! Ура-а! – заголосил Лапин.
Резко оглянувшись, я увидал полузнакомые зеленые силуэты «тридцатьчетверок» – еще не с теми, узнаваемыми «гайками» поверху. Эти ворочали несерьезными башнями, не зря прозванными «пирожками». Передний танк замер на секунду – и шибанул снарядом по грузовикам. Фугас разорвал кабину «Опеля», кузов опрокинулся, и немцы посыпались, как картошка из ведра. По ним тут же добавили наши с околицы – гулко задолбил «дегтярь», взревел «ДШК», гвоздя тяжеленькими пулями, на полста грамм каждая.