Охотники. Книга 1. Погоня за жужелицей - читать онлайн книгу. Автор: Лариса Бортникова cтр.№ 44

— Заткнись… лярва… чертовая! — выпалила Даша и швырнула в Нянюру надкушенной баранкой. И вылетела из кухни вон. Но тут же замерла, услыхав, как Нянюра печально говорит кухарке: «Дите горемычное. Ни мамки с папкой теперь… ни могилки ихней. Даже на Родительскую пойтить не к кому».

И тогда Даша впервые за этот отвратительный месяц разрыдалась. Слезы капали на мамин кулон. Жужелка сочувственно помалкивала.

* * *

С того вечера прошло много… так много… целых шесть лет. Даша из долговязой настырной девочки превратилась в худую, очень красивую девушку с грустными серыми глазами, с прозрачной, изредка усеянной золотистыми крапинами кожей, с длинной косой, завязанной тяжелым немодным узлом под затылком. С мыслями странными, рваными и неуютными, как и все нынче.

Календарь все так же дразнился цифрой один. Рисованные человечки будто насмехались над Дашей. Даша перевела взгляд на зеркало и совсем огорчилась. Юбка, перешитая из домашнего старого платья Лидии Николаевны, висела мешком, а новая блузка с рюшем, которую с трудом выменяли месяц назад на бронзовое дядино пресс-папье и чернильный набор, выглядела совсем деревенской. Валенки не по размеру, без калош, нитяные толстые чулки, собирающиеся на коленках «гармошкой», как ни утягивай резинки. «Господи! Филиппок какой-то, а не барышня», — Даша с омерзением отвернулась и плотнее закуталась в пуховый платок. Хоть десять платков, хоть двадцать — в доме все равно было холодно: буржуйка стояла в гостиной, а здесь и в двух остальных, оставшихся у Чадовых после подселения комнатах царила декабрьская злая стужа, почти такая же, как и на улице. «И руки какие-то у меня бессмысленные. Глупые бессмысленные руки… И ужасные невыразительные брови… И вся жизнь такая — ни туда ни сюда. Нет! Так жить невозможно. Пора уже что-то про себя решать! Немедленно!»

Как раз решительности Даше Чадовой было не занимать. Например, сейчас она стояла в прихожей и собиралась решительно и немедленно позвонить Милке Завадской, чтобы сказать, что ни в какое кино она сегодня не пойдет. В «Художественном» днем крутили агиткартины, кажется, «Пунина и Бабурина» и скучный до зевоты «Девяносто шесть», но она все равно бы пошла — ей хотелось поболтать с Милкой, да и торчать целый день в четырех стенах — невеликое удовольствие, но теперь за ней собрался увязаться Митя-маленький. А вот этого Даше не хотелось вовсе.

С Митей-маленьким они в последнее время не ладили. Его страстная увлеченность «новыми веяниями», навязчивая болтливость, разговоры «по душам» и глупые идеи Дашу раздражали ужасно. К счастью, Митя все больше и больше времени проводил вне дома и даже ночевал где-то в молодежной коммуне на Сухаревке. Балбес… Как будто не замечал, как горько от этого тете Лиде и дяде Мише, особенно дяде Мише — тот даже перестал по вечерам читать энциклопедию вслух, а монотонно раскачивался на низкой табуреточке возле буржуйки и курил, изредка подкидывая в топку остатки своей когда-то огромной библиотеки. А Мите-маленькому словно все это было невдомек. Он прибегал шумный, какой-то весь по-мужицки разухабистый, начинал тараторить, рассказывать, где он был, кого видел, кичиться близким знакомством с самим Владимиром Маяковским… А дядя Миша от каждого его слова, от каждого выкрика становился все мельче, незаметнее и тискал самокрутку. Вот угораздило же Митю-маленького именно сегодня, в день ее рождения (а как ни крути, сегодня у Даши праздник, и хотелось бы провести его наименее отвратительным образом), оказаться с утра дома.

— Кино — величайшее из всех искусств, как сказал товарищ Ленин! И с ним не поспоришь. Ну что? Идем? А потом, — Митя заговорщицки подмигнул, — свожу тебя в отличную обжорку в «Мюр и Мерилиз» — у меня там есть кой-какие связи, можно легко протыриться. Не кисни, Дашута. Одевайся.

Вспомни дурака — он и появится. Даша поежилась.

— Митька… Знаешь, что-то знобит меня с утра. Простыла. И вообще, я с тобой никуда не пойду. Тебе интересно если, вот иди сам.

— Ну-у‑у, — обиделся Митя. — А я еще и сюрприз хотел. Вечером на Москворецкой в Доме труда сам читать будет. Протыримся. Я там с товарищем одним тесно знаком.

То, как Митя выделил голосом слово «сам», однозначно говорило о том, что речь идет о Маяковском. Даша задумалась. Стихи Владимира Маяковского она любила. Не так, конечно, как Гумилева или Вертинского, чьи строки переписывала себе в дневник и ночами шептала наизусть, но все же. К тому же Маяковский, что ни говори, был очень хорош собой. Просто необыкновенно. Такой статный, такой яростный в жестах, с таким жарким взглядом, с губами нежными-пренежными. Даша покраснела, неожиданно для себя представив, как косматая медвежья голова революционного поэта почтительно склоняется над ее рукой.

— Нет, Митя. Я дома останусь. Сейчас и тетя Лида с Нянюрой вернутся. Надо будет им помочь наколоть дров на растопку, может, и еды добудут…

— Ты не права! — завелся Митя. — Ты становишься мещанкой и грязнешь в пошлом быту. Думаешь, я не вижу? Я все вижу… Ты, Дашута, живешь прошлым и не готова принять новое, социалистическое время. Ведь даже книжку не открывала, что я тебе принес. Ты, Дашута, глупая буржуазная курица… Ах, «изысканный бродит жираф»… Тьфу! Между прочим, твой Гумилев перед попами шапку ломит и на церкви крестится. А Вертинский твой вообще сейчас где — знаешь? Ну? Знаешь, что он в Крыму с Деникиным? Отвечай! Читала книгу или нет?

— Ну… я начала, — замямлила Даша, под Митиным напором немного сникнув. Брошюру авторства товарища Коллонтай с подробным описанием, как положено жить и мыслить современной девушке и почему ей следует немедленно отправиться вслед за товарищами в коммуну, дядя Миша швырнул в буржуйку. «Мерзость какая… Какая же мерзость», — отряхнул он ладони о штаны.

— Начала-а‑а, — передразнил Митя. — Все. Разговорчики окончены! Наступило время боевых действий. Приказываю тебе именем революции немедленно надеть пальто и отправиться в кинотеатр! Эгегегей… Это мы идем! Иллюминаторы новых городов!

— Послушай, ты! Иллюминатор… Тебе русским языком сказали — у Дарьи Дмитриевны мигрень и инфлюэнца. Вот и гуляй! Иллюминируй, юнкерок.

Даша вздрогнула и попятилась, чтобы освободить путь к телефонному аппарату «комиссару» в красных галифе и тельняшке такой старой, что ткань давно вся перелиняла, и если специально не приглядываться, разглядеть полоски было невозможно.

— Госп… товарищ Бессонов, — стушевался Митя сразу и очень заметно. — Не знал, что вы дома. Извините, если помешал… Извините. Но все же позвольте заметить, что я не юнкерок, как вы изволили выразиться…

— Митя, друг мой ситный. Отчего это ты меня сегодня раздражаешь? — Комиссар загасил зажженную папироску о косяк, задумчиво повертел меж пальцами окурок, а потом швырнул его за плечо прямо на пол. Постоял, взъерошил пятерней ржавый ежик волос на приплюснутой, некрасивой голове и окинул Дашу цепким взглядом. Даша юркнула обратно в гостиную.

Там, пока ставший вдруг очень неслышным Митя быстро шарил по полкам в поисках съестного, пока натягивал изношенное, еще от старшего брата оставшееся пальто с котиковым воротником, пока бурчал что-то себе под нос и всячески демонстрировал кузине свое недовольство ее отказом, Даша переминалась с ноги на ногу возле окна и делала вид, что разглядывает пустой заснеженный скверик. Раньше, тысячу лет назад, там за окном звенели весело трамваи, подплывая к остановкам, как бригантины к причалам. Восседали на железных стульчиках важные, похожие на индюшек стрелочницы с ломиками в руках, суетилась, текла куда-то озабоченная своими делами толпа, прогуливались няни с малышами, лоточники зазывали покупателей, шумела поодаль рыночная площадь. Веселые жучки, барбосы и шавки сновали между покупателями в надежде урвать кусочек съестного, и пожилой бродячий фотограф вопросительным знаком все склонялся над своей треногой прямо перед фонтаном, как будто хотел, но никак не решался нырнуть. Потом из этого же окна целую неделю слышался страшный грохот, гам и крики. Были видны баррикады, атакующие их отряды жандармов и казаков, группы солдат — крикливых, страшных, с винтовками в руках и равнодушием в глазах, пулеметы и даже настоящая пушка… Нянюра умоляла тетю Лиду и Дашу спрятаться в кухне, крошечное оконце которой выходило на относительно спокойный задний двор, но те, притаившись за портьерой, словно она могла их защитить от пули или осколка, во все глаза глядели на происходящее и все пытались угадать в пробегающих от укрытия до укрытия мужских силуэтах Сашу, который с первых дней беспорядков куда-то исчез.