— Так… да… это… Понимаю и принимаю… Чего ж не принять? Надо устранить — устраним. Не впервой. Но хотелось бы, раз уж мы тут с вами так тесно подружились, разузнать побольше и о деле… и о цацках.
— Не спешите, мистер Баркер. Мы хотим убедиться в том, что вы осознаете важность доверяемой вам информации. Вы первый и единственный, кто получит доступ ко всем имеющимся у нас на руках сведениям целиком. Раскрывать эти сведения вы не должны никому! Никому… Это в ваших же интересах, поверьте. Если вам все понятно и вы согласны, то сейчас каждый из нас передаст вам иллюстрацию и описание одного ювелирного изделия, — продолжал шуршать словами Скелет. — Отдать оригиналы, по понятным причинам, мы не можем. Копий не существует. Однако вам позволено делать необходимые шифрованные пометки… Сколько потребуется времени, чтобы запомнить все необходимые детали?
— По полчаса на каждую штуковину, а то и подольше, если фитюлька с выдумкой… — Баркер сознательно врал. Ему хватило бы и минуты.
Он все продолжал изображать «увальня», но внутри весь давно уже был как натянутая струна. Красавчик Баркер, Проныра Баркер, Неуловимый Генри Джи Баркер, о «подвигах» которого не умолкала криминальная пресса и имя которого давно уже не сходило с плакатов «WANTED», старший и блудный сын великой Ма Баркер по прозвищу Мамаша-пулемет, единственный сумевший выбраться из-под ее душной опеки и организовать собственную банду, Генри впервые за многие годы чувствовал себя в по-настоящему крутом переплете. Это его одновременно его и пугало, и бесило… и будоражило.
То, что единого списка не существовало, то, что перечень был раздроблен на десять частей, каждая из которых хранилась отдельно от другой, отсутствие копий и, похоже, прямой запрет на них… И куда в большей степени тщательно скрываемое вожделение, с которым следили за бумагами старческие глаза сквозь узкие прорези «вуалей», поведали Баркеру много интересного. Вовсе не следовало быть мистером Семь-Пядей-Во‑Лбу, чтобы сообразить — за цацками гоняются не только «рыцари юга». Теперь Баркеру стало предельно понятно, зачем масонам профессионал со стороны… Нет. Оно ясно, что масонам нужен был ухватистый человечек, умеющий не только выйти на след трофея, но и выбраться из потасовки с «подарком». А еще яснее ясного, что никто тут друг другу до конца не доверяет, что наверняка кое-кто, а то и каждый из десяти жаждет заполучить все — и бумаги, и сами цацки. Вот! Вот оно! За этим и выбрали чужого! Пусть бандюк, пусть тугодум-янки, который читает по слогам, да и то только бутылочные этикетки, — Баркер для них в своем роде страховка. С Баркером они все рискуют одинаково и все одинаково имеют шанс на получение трофея. Красавчик взмок.
Простой вывод, что за ним, едва он выйдет из этой конторы, начнется погоня, маячил перед ним, как кусок лимонного пирога на фарфоровом блюдце с синей каймой. «Молчать в ваших же интересах», — хохотнул про себя Баркер, вспомнив предупреждение. Спасибо, господа конфедераты! Но он парнишка тертый, сам с усам, и не впервой ему вляпываться в гнилье.
— Хорошо… Джентльмены! Пожалуй, приступим, — скомандовал Скелет. На секунду застыл, словно еще раздумывая. И резким жестом отодвинул от себя папку к самой середине стола.
Живчик — крошечные жирные ладошки; слишком длинный правый мизинец; ноготь на мизинце смещен; привычка неожиданно потирать большими пальцами о средний; указательный характерно натерт — часто стреляет из охотничьего «ремингтона» — подтолкнул вперед лежащую перед ним стопку. Сразу же за ним расстался со своей драгоценной тетрадью Дядюшка Тик — крупчатая стариковская кожа; суставы огромные, словно грецкие орехи; лучистый шрам от сигарного ожога на тыльной стороне ладони ближе к запястью… и едва заметный тик. Затем выступил Чечетка — швырнул подшивку из нескольких альбомных страниц на середину, машинально выбив по столу указательным и средним пальцами левой руки «тра-та-тата». Заядлый курильщик и охотник тоже заядлый — с потрохами выдали Чечетку пальцы, рябые от пороха и табака.
Баркер поджидал Игрока — последнего из десяти. Вдруг тот изобразит хоть что-нибудь неповторимое, свое… Сойдет любая мелочь. Дождался. Полная рука в перчатке плавно пододвинула свернутый в трубочку холст и несколько листов мелованной бумаги к уже довольно приличной горке документов. Баркер замер. Напрягся. И в эту секунду его пробило невозможной догадкой — Игрок двигался как женщина. Маска скрывала широкое мужское лицо, грузное плечистое тело Игрока однозначно принадлежало немолодому господину, скорее всего бывшему военному, и Игрок, пока не шевелился, выглядел сосредоточенным, но довольно обыкновенным. За покерным столом Красавчик встречал и не таких. Но то, как сейчас двигались кисти Игрока, как сжались и разжались его пальцы и как он потом откинулся в кресле, непроизвольно поведя плечами… Баба! Точно баба! Что за черт! Баркер несколько раз сморгнул, чтобы отделаться от наваждения. Вот ведь. Стоило лишь связаться с масонами, и уже всякое мерещится. Тьфу-тьфу-тьфу.
Красавчик побаивался всего сверхъестественного и непонятного. Ничего удивительного — по роду своих занятий ему хочешь не хочешь, но приходилось быть суеверным. Немалое влияние возымела на него мамаша, у которой для всякой неудачи находилось толкование, мало относящееся к причинам материальным. Иногда ма в своих домыслах доходила до того, что могла запросто свернуть тщательно подготовленный и тысячу раз отрепетированный налет, если ей вдруг чудилось, что кто-то из соседей наслал на Баркеров сглаз. А уж если на пути к месту встречалась ей лестница или черная кошка — считай, все. Ма зажмуривалась, покрывалась гусиной кожей, верещала и требовала немедленно линять обратно в нору и не высовывать оттуда носа, пока она не почует — неудачи прошли стороной.
Баркер хоть и посмеивался вслух над ма, перед делом всегда гонял кое-куда к знакомому индейцу из делаваров. «Мы — ленни-ленапе. Истинные люди. Люди, что дали имена всем животным длинное время назад», — индеец стучал себя в грудь костистым кулаком, лез в грязный кисет за вонючей смесью, долго раскуривал трубку, пыхая в лицо Генри желтым мутным дымом… а потом начинал молоть чушь, вслушиваясь в которую Генри пытался выловить важный для него смысл. Иногда не получалось… Иногда старик не желал ни курить, ни говорить. Вот как в последний раз, когда индеец просто опустил перед носом Баркера полог своей конуры. Потоптавшись с полминуты возле хижины, Баркер развернулся и побрел прочь. Смысл ждать? Индеец — не белый. Если сказал «нет» — значит, «нет» и ничего кроме. Точка.
С этим ленапе Баркер знаком был уже много лет — он достался ему в наследство от покойного О’Хары, вместе с долгами на четыре с половиной сотни, которые Баркер, как напарник и приятель ирландца, вынужден был заплатить, и Кудряшкой (или Родинкой, Баркер такие мелочи обычно пропускал). До сих пор Баркер так и не удосужился спросить у индейца его имя. Вовсе не потому, что боялся не запомнить, а из невнятного опасения. Словно узнай Красавчик, как этого краснокожего зовут, что-то между ними особенное пропадет. Что-то порвется. Какая-то необъяснимая связь, которая позволяла Баркеру чувствовать себя под надежной, хоть и дырявой, крышей.
— Можете приступать… Эй! Мистер Баркер! Эй… Вы слышите? — Печатка дергал Баркера за рукав и указывал на небольшое бюро возле зашторенного окна.