— Твоими стараниями, — хрипло ответил пленник, поднявшись и сев на полу. Его голос шел словно бы из-за стены, но при этом каждое слово было превосходно различимо.
— Тебе там не холодно? — с фальшивой заботой поинтересовался Джозеф.
— О, любопытно? — вымученно поглядел на своего тюремщика человек в зеркале. — Так, может, сам проверишь?..
— Исключительно научный интерес.
— Нет, здесь не холодно. И не жарко. Здесь вообще никак. Это ведь зазеркалье — всего лишь отражение. Ты принес мне газету?
— Ой, прости! — Джозеф улыбнулся. — Я-то полагал, что после прошлого раза это бессмысленно.
— Что, новости перестали печатать за то время, что я здесь? — удивился пленник.
— Нет, но ведь газета, которую я тебе принес в тот раз, оказалась слегка… нечитаемой. Не моя вина, что надписи отражаются в зеркале и с твоей стороны превращаются в полнейшую тарабарщину.
— И тем не менее я научился читать зеркальное отражение — а что мне здесь еще делать?
— Вы только поглядите! — восхитился Джозеф. — Кто бы мог подумать, какие таланты! Но прости, в этот раз я не принес тебе газету, братец.
Гарри Кэндл поднял на него тяжелый взгляд. А затем дотронулся разбитыми пальцами до зеркала со своей стороны — легонько, едва касаясь, словно решив проверить, наличествует ли вот прямо сейчас эта тонкая прозрачная грань, что разделяет два мира-близнеца.
От этого движения брата Джозеф Кэндл весь подобрался и бросил взгляд на сорванное полотнище.
— Не нужно. — Гарри понял его беспокойство. — Я ничего не собираюсь делать.
В подтверждение своих слов он даже отодвинулся немного. Джозеф тут же успокоился.
— Я гляжу, ты разоделся, — заметил Гарри.
— Я ведь хозяин в этом доме, как-никак, — важно заявил Джозеф. — Должен соответствовать.
— А, — понял Гарри и бросил взгляд через плечо своего тюремщика на чердачную дверь. — Значит, гости уже собрались…
— Самое время, — самодовольно усмехнулся старший брат. — Самое время…
— Тогда почему же ты не блещешь внизу, в гостиной? Почему ты здесь?
— Решил навестить любимого брата, — ехидно ответил Джозеф. — Покормить тебя…
— Ясно, — безразлично ответил Гарри.
— Постой-ка! — снисходительно поглядел на брата Джозеф. — А ты решил, что я пришел тебя освобождать?! Вот именно из-за подобной наивности ты и оказался там, где оказался, Гарри.
— Неужели? — прищурился пленник. — А я-то думал, я здесь потому, что ты — подлая, бесчестная тварь, Джозеф.
— Я ведь так и сказал: непроходимая наивность… — Джозеф Кэндл вдруг привстал и придвинул стул ближе к зеркалу. — Знаешь, меня интересует всего одна вещь. Как ты это сделал? Как выбрался с чердака? — Видя непонимание на лице брата, он уточнил: — Я имею в виду, со своей стороны. Чердак ведь и в отражении должен быть заперт — дверь на замке, а ключом ты никак не мог бы завладеть, потому что он у меня всегда с собой. Я был очень осторожен: не показывал его тебе, не отдергивал полотнище, прежде чем спрятать его. Тогда скажи как? Как тебе удалось открыть чердак и спуститься?
— Я все время был здесь! — запротестовал Гарри Кэндл. — В этом проклятом месте, куда вы с Корделией меня засунули!
— Я видел тебя! — зарычал Джозеф — ни следа благодушия в нем не осталось.
— Я не могу выбраться из зеркала! — Гарри спрятал разбитые руки за спину. — Я пытался!
— Да, я знаю, — кивнул Джозеф. — Но ты ведь и не выбирался из него. Ты просто нашел способ немного прогуляться по дому со своей стороны. Вышел с чердака, заглянул в прихожую, побывал еще невесть где.
— Что ты такое несешь?
— Я видел тебя! — Джозеф уже откровенно злился — он не предполагал, что брат станет так долго спорить. — Хватит отпираться!
— Говорю тебе, я все время был здесь!
— Ну ладно. Можешь не признаваться, — гневно сузил глаза Джозеф. — Это все равно ничего не изменит. Я так понял, твоя тюрьма оказалась для тебя слишком просторной — не беда, сегодня я ее немного уменьшу… Вот только я не понимаю одного: на что ты рассчитывал? На то, что тебя увидят и спасут?
— Нет, — покачал головой пленник.
— На то, что Виктор тебя увидит?
— Он здесь? — Гарри еще сильнее помрачнел: тени под глазами углубились, кожа стала белее. Теперь он выглядел так, будто его нарисовали простым карандашом. — Он в Крик-Холле?
— Разумеется. А ты как думал?
— Но почему? — в отчаянии простонал Гарри. — Зачем он вернулся?
— Его пригласили.
— Или, вернее, заманили, — уточнил пленник.
— Называй, как хочешь, — равнодушно бросил Джозеф.
— Какой он? — спросил Гарри, безуспешно пытаясь скрыть от брата страх и тревогу. — Лондон его сильно изменил?
— Он стал еще глупее, чем был, — презрительно заявил Джозеф. — Хватит вопросов о Викторе, Гарри. Ему нет до тебя дела, и он тебе не поможет. Он даже себе не в состоянии помочь. — Джозеф самодовольно потер руки в перчатках. — Мне же здесь недосуг с тобой всю ночь рассиживаться.
— Если только Скарлетт узнает… — начал было Гарри, но брат перебил его громким безжалостным смехом.
— То что? — спросил он. — Она не станет перечить Корделии. Что бы она о себе ни думала, этот Канун наш. Скарлетт Тэтч — всего лишь гостья. Пусть даже и гостья с непомерными запросами и амбициями. К тому же она все равно еще не приехала, так что твоя затея была совершенно бессмысленной.
— Если бы я еще что-то делал! — Гарри уже устал повторять. — Но ты ошибся. Я все время был здесь! Посмотри на меня! Куда я мог бы пойти в таком состоянии!
— Это уже не важно. Видишь мелок? — Джозеф достал из кармана брюк коробок, а из коробка — белую рассыпающуюся в пальцах палочку. — Это твоей дочери. Милой Марго. Я поймал ее, когда она проказничала на втором этаже. Рисовала на паркете. Совсем вы ее разбаловали: даже чертовка Кристина подобного не вытворяла. Придется Марго немного полежать в постели… скажем, до следующего вторника.
— Не смей… — угрожающе начал было Гарри.
— А что тебе не нравится? — удивился Джозеф. — Ты ведь не в состоянии воспитывать собственных детей. Придется мне за тебя это делать. Вон маленький проныра уже свое получил.
— Что ты сделал с Томасом?
Гарри похолодел — и это несмотря на то, что в зазеркалье невозможно было испытывать озноб.
— Он заслужил, можешь мне поверить, — жестоко заверил Джозеф. — Наш славный Томас вдруг узнал, что у него, оказывается, есть еще одна бабушка, и он решил ее навестить. А старуха Кроу, та, которую ты по привычке зовешь мамой, очень мило с ним поболтала. Вот мне и пришлось преподать ему урок, чтобы не совал нос в наши дела. Подобного рода любопытство — это, я тебе скажу, похуже, чем рисуночки на паркете.