Я отступаю назад, когда они приближаются ко мне.
– Что вы делаете?
– Идите за мной, – говорит она, направляясь к перелеску.
Я не так себе это представляла. Я думала, что скажу ей, что знаю, она сделает то, что должна сделать, чтобы я молчала, и готово. Она должна была пообещать, что выполнит все, что я скажу. Но каким-то образом ей удалось перехватить контроль над ситуацией.
– Ну же, – шипит она из темноты.
Я иду за ней под деревья, слушая, как хрустит под ногами гравий.
– Осторожно.
Я спотыкаюсь на маленькой канаве, идущей вдоль тропинки, и падаю на колени. Щеки у меня начинают гореть от стыда.
– Куда мы идем? – спрашиваю я, отряхиваясь.
– Туда, где никто не услышит.
Она идет к перелеску, освещенному только светом луны, и подныривает под темный навес из листвы. Я заглядываю в лес, остановившись у кромки.
– Достаточно.
Я слушаю, как ломаются у нее под ногами ветки, когда она идет обратно. Мы стоим в метре друг от друга: я на свету, она в тени. Она спускает собаку с поводка, и та бежит под деревья, принюхиваясь к земле.
– Полагаю, вы пришли меня шантажировать.
– Что-то вроде этого, да.
– И вы думаете, что вам поверят?
Ветер пробегает по кронам деревьев, позволяя искрам лунного света осветить на мгновение ее лицо. Она сложила губы в бесящую ухмылку.
– Если бы вы рассказали в больнице, что, как вам кажется, вы видели в операционной, вы всерьез думаете, что люди поверят вам, а не мне? Подумайте сами, какова вероятность? Знаменитый хирург с безупречной репутацией? Или бывшая сотрудница, недовольная тем, что ее уволили за воровство?
Я плотно скрещиваю руки на груди.
– В больнице, может, и не поверят, но если я заявлю в полицию, то они захотят проверить. И тогда уже ваша репутация перестанет быть такой безупречной. А если полиция будет дышать им в затылок, в больнице присмотрятся и разглядят следы сделанного вами надреза. И это если они до сих пор не переполошились, увидев, что в новостях сплошной Ахмед Шабир. Сложно будет ко мне не прислушаться, когда у них под носом доказательства.
Снова поднимается ветер и бросает мне на лицо прядь волос. Я неловко заправляю ее за ухо.
– Разница между нами, Анна, состоит в том, что от этой лжи мне никакого прока, а вот вам есть что терять: сына, карьеру, благосостояние. Полиции это будет очевидно.
Она молчит. Я пытаюсь разглядеть ее лицо, чтобы понять, о чем она думает.
– Что вы хотите? – спрашивает она наконец.
– Пятьдесят тысяч.
Она начинает хохотать. Я вздрагиваю от этого звука.
– Это нелепо.
– В год вы зарабатываете в два раза больше этого. Вот эта груда кирпичей стоит огромных денег, у вас новенький «Мерседес» на подъездной дорожке. У вас есть эта сумма.
– Нет, правда.
– Это ваши проблемы. Я хочу десять тысяч завтра к полудню в качестве аванса.
– А если я не соглашусь?
– Я сразу пойду в полицию, а потом к журналистам – уверена, они хорошо заплатят. Я получу свои деньги, Анна. Неважно как. Теперь от вас зависит, пострадаете вы от этого или нет.
Я смотрю в темноту, различая только проблески белой кожи там, где из-за ветра листва расступается и ей на лицо падает лунный свет.
– У вас есть выбор, – говорю я. – Вы можете отделаться пятьюдесятью тысячами или оказаться в наручниках. Подумайте о том, сколько стоит ваша свобода. Ваша гордость, когда ваш сын останется без матери.
Я поворачиваюсь к ней спиной, бросая последние слова через плечо.
– Я позвоню на ваш рабочий телефон в десять утра, скажу, где мы встретимся.
– Нет, – говорит она резко, заставляя меня помедлить. – Не надо мне звонить. Встретимся завтра в одиннадцать за больницей. Возле мусорных баков.
– Хорошо, – говорю я. – Не опаздывайте.
Я иду прочь с колотящимся сердцем и улыбкой, расплывающейся по лицу.
Завтра утром я буду богаче на десять тысяч фунтов.
Я не могу удержаться и смеюсь сама с собой в темноте.
34
Анна
Понедельник, 8 апреля 2019 года, 21:50
Я подъезжаю к амбару на ферме Литтлбрук и вижу, что перед ним припарковано несколько автомобилей. Останавливаюсь, глядя на высокие двери, по краям которых пробивается свет изнутри. Узнаю «Ауди», которая ехала за мной в полицейский участок несколько дней назад.
Я не выпускаю руль, чувствуя, как кожа на голове пульсирует от тревоги. Колени у меня усеяны тонкими светлыми волосками, которые я выдирала на руке по дороге сюда. Меня раздирают в разные стороны: похитители, больница, полиция, а теперь и Марго, и я хочу кричать и кричать, чтобы это все уже прекратилось.
Я знала, что с Марго что-то не так, но никогда не думала, что она способна на шантаж. Меня начинает тошнить при одном воспоминании о самодовольном выражении ее лица, когда она стояла на крыльце моего дома.
Все по порядку.
Я приехала слишком рано. Они сказали, что нельзя опаздывать, но не знаю, будут ли они рады, если я приду раньше времени. Я сижу и слушаю, как стрекочут сверчки и лают мунтжаки в отдалении. Пытаюсь успокоиться и унять дрожь, но не могу перестать думать обо всем, что произойдет, когда я войду в этот амбар.
Когда часы на приборной панели показывают 21:58, я выключаю мотор и вылезаю из машины.
На улице прохладно, но по моему телу пробегают волны жара.
Сердце трепещет у меня в груди, ладони покрыты потом. Даже хруст гравия под ногами кажется зловещим. Подойдя к двери, я слышу, что бормотание голосов затихло при моем приближении. Я стучу.
– Войдите, – произносит голос.
Меня встречают десять мужчин, стоящих плечом к плечу. На каждом из них черный костюм и белоснежная рубашка. Голубоглазый стоит в центре с насмешливой улыбкой на лице.
– Закройте дверь.
Мои руки, висящие по сторонам тела, подрагивают от волнения и желания наброситься на него.
Это чудовище удерживает моего сына.
Я поворачиваюсь к ним спиной и закрываю за собой дверь.
– Я сделала, как вы просили, – говорю я.
– Верно. Теперь вам нужно не попасться.
На меня смотрят десять пар глаз. Меня начинает колотить еще сильнее, дрожь бежит по позвоночнику к ногам. Я смыкаю колени и так сильно сжимаю ладони за спиной, что слышу хруст костяшек пальцев.
– Вы теряете контроль над ситуацией. Полиция идет по вашему следу, больница проводит расследование. Как, по вашему мнению, все это выглядит?