Как это все теперь сходилось в голове – одно к одному, точно осколки разбитого и заботливо собранного кувшина! Да что проку? Даже если склеить разбитое, все равно сквозь трещины будет сочиться вода. Точно так, как уходит из Даши жизнь – медленно, по капле…
Не нужны ей эти догадки, что проку от правды, если она губительнее всякого яда?!
Наконец Даша добрела до своей комнаты. Открыла дверь – и бледно усмехнулась, увидав стройную девичью фигуру, которая металась из угла в угол, стискивая в кулаках концы большого пухового платка, накинутого на плечи.
При виде Даши княжна Екатерина замерла, глаза ее вспыхнули, она уже и рот приоткрыла, готовая что-то сказать, однако Даша ее опередила:
– Платок принесла? Где нашла?
– Что? – не поняла Екатерина.
– Да вон платок, вижу, на тебе тот самый, серый, что я обронила. Только никак не вспомню, где потеряла, куда в нем забрела… Не иначе, во сне ходить я начала!
Екатерина так вздрогнула, что платок соскользнул с ее плеч. Мгновение княжна смотрела на Дашу в упор чуть ли не с ужасом, но вот яркие, синие глаза ее прояснились, а лицо стало спокойным. Даша поняла, что княжна просто не поверила, точнее, не захотела поверить своим ушам, сочла намек пустым бредом, отмела прочь мысль о том, что Даша может о чем-то догадаться, что-то понять. Да и стоило ли ей с высоты того положения, на кое она вскарабкалась, надсаживаясь от натуги, ломая ногти и обдирая руки, обращать внимание на бредни какой-то нищей приживалки!
– Ты в девичьей была? – спросила Екатерина высокомерно.
– А тебе что? – Даша нагнулась, подобрала платок, накинула на плечи – и почти с наслаждением ощутила, как сразу стало ей тепло. – Твоя какая печаль, где я бываю, куда хожу… днем ли, ночью?
Взгляд Екатерины заметался испуганно, однако светская выдержка, привитая ей, была воистину выкована из стали, как броня. Помолчала, потом произнесла с ледяной полуулыбкой:
– Была ты там, знаю. Девки сказывали. Сонька платье мое туда унесла зашивать… дура, кто ее просил! – Броня Екатерины на миг дала трещину, но только на миг. – Из карманчика выпал… вещица одна выпала. Девки божились, что не трогали, а Матрешка вспомнила, как ты что-то с полу подбирала. Отдай.
– Какая же это вещица?
Екатерина раздула ноздри:
– У тебя она или нет?
– Как я могу сказать, коли не знаю, что ты потеряла? Ну, в самом деле, подобрала я в девичьей кое-что. А вдруг ты вовсе не это ищешь?
Княжна прищурилась:
– Хорошо, скажу. Я ищу флакон из розовой яшмы. Крышечка на нем золотая, да и сам флакон цены необыкновенной. Смотри, не отдашь доброй волею – кликну людей. Обыщут тебя, найдут – воровкой ославят.
– Меня ли одну? – легко повела плечами Даша. – Как бы тебя заодно со мной воровкою-то не ославили!
– Это еще почему?! – вспыхнула княжна.
– Будто не знаешь. Флакончик-то не твой. Был он спрятан в поясе испанского курьера, а ты…
– Какой еще пояс? – резко, холодно прервала Екатерина. – Я его нашла! В лесу нашла, понятно? Откуда мне знать, чей он?
– Зато ты знаешь, что в нем, – спокойно кивнула Даша… и на миг ей стало жаль высокомерную княжну, раскрасневшееся от волнения лицо которой вмиг обесцветилось до меловой бледности.
– Что в нем? – голос Екатерины задрожал. – А что в нем особенного? Жидкость какая-то…
– Какая-то? – Даша слабо усмехнулась. – Какая-то, говоришь? Ну так ты у Стельки спроси, какая она. Или у меня. Спросишь?
Теперь не только лицо Екатерины побелело – чудилось, даже синие глаза вылиняли до бледной голубизны. Несколько мгновений она молчала, силилась совладать с прыгающими губами. И опять на помощь ей пришло высокомерие, уверенность в своем праве совершить все что угодно, любой поступок, пусть он даже станет причиною гибели другого человека, лишь бы послужил во благо ей, княжне Екатерине Долгорукой! Опять пришла на помощь убежденность в тупости окружающих, в их неспособности думать, чувствовать, страдать, а главное, в ее праве причинять им любые страдания.
– Что ты мелешь? – выговорила она с усилием, но твердо. – Тебе никто не поверит!
– Довольно, что ты веришь, – слабо улыбнулась Даша и двинулась к двери, но Екатерина одним прыжком опередила ее:
– Отдай, говорю тебе, что взяла! Это не твое!
– Ты тоже взяла чужое, – мягко уклонилась от ее напряженного взгляда Даша.
– Что я взяла? Что?!
Даша слабо вздохнула:
– Сорочку мою. С петушками и крестиками. Сорочку мою девичью…
И беспрепятственно вышла в дверь, от которой вяло, будто неживая, откачнулась княжна Екатерина Долгорукая.
Государыня-невеста.
Октябрь 1729 года
– Итак, дальнейшее ожидание бессмысленно, Алекс. Теперь уже ясно, что ваш груз утрачен навсегда.
– Увы, это так. Более того, в последнее время я был прикован к постели и не мог даже выведывать, вынюхивать и шпионить за де Лириа в той степени, в какой бы от меня требовалось.
– Как вы сказали? Выведывать, вынюхивать и… Ха-ха-ха! До чего же вы злопамятны, сударь!
– Память у меня действительно хорошая. Правда, иногда она меня все-таки подводит. Не откажете в дружеской услуге? Не поможете ее освежить?
– Что именно я должен помочь вам вспомнить?
– А вот что. Еще там, в Лондоне, когда вы удостоили меня чести вступить в ложу…
– И сделал я это напрасно, – перебил Кейт. – Именно честь, оказанную вам, вы и не смогли сберечь!
– Пусть так, – покладисто кивнул Алекс. – Хотя случившееся со мной происходило не по моей злой воле, а по стечению неблагоприятных обстоятельств. И отрицать это не стоит, если вести речь о справедливом суде. Но забудем о справедливости. Я, собственно, о другом. Итак, в Лондоне вы вели речь о бывшем русском царе. Тезке нынешнего. Вы рассказывали о том, что Петр создал в Москве, в Сухаревой башне, «Нептунову ложу». Первое русское общество масонов. Председательствовал на тайных заседаниях Франц Лефорт, сам Петр был первым надзирателем, Феофан Прокопович – оратором ложи, входили туда Апраксин, Брюс, Фергюссон, Черкасский, некоторые другие близкие к царю люди. Сам же Петр был принят в ложу Кристофером Реном, архитектором лондонского собора Святого Павла, и в дальнейшей деятельности своей руководствовался только целями и задачами нашего ордена. А эти цели и задачи подчинены некоему высшему смыслу.
– Отчего же некоему? Совершенно определенному. Смысл этот – создание и перевоспитание общества на новых началах. Разрушение всего старого, всех существующих устоев, и на развалинах прошлого постройка царства новой истины, новой религии, создание новых узаконений.
– Вижу, память ваша не так уж плоха. В общих чертах вы назвали наши цели весьма точно.