Парадокс добродетели - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Рэнгем cтр.№ 53

Есть и совершенно другая гипотеза, объясняющая появление у человека “руссоистских” особенностей. Если миролюбивость человека была случайным побочным продуктом эволюции, а не адаптацией, она могла эволюционировать в отсутствие положительного действия отбора. Эволюционный антрополог Брайан Хейр выдвинул эту идею, основываясь на данных о том, что виды с крупным мозгом особенно хорошо умеют подавлять свои эмоциональные импульсы. В таком случае пониженная реактивная агрессия могла стать побочным продуктом общей тенденции к снижению эмоциональной реактивности⁴.

В пользу этой версии говорит недавно проведенная серия экспериментов, в которых перед множеством разных видов ставили аналогичные задачи. Команда под руководством Хейра и Эвана Маклина проанализировала тридцать шесть видов птиц и млекопитающих, размер которых варьировал от воробья до слона. Всем животным предлагали две задачи, и для успешного их решения необходимо было подавить первоначальный импульс и вместо него проявить реакцию, возникавшую следом. Целью эксперимента было выяснить, связаны ли видовые различия в способности к подавлению импульсов с другими характеристиками этих видов.

В одной из задач нужно было достать лакомство, спрятанное в короткой прозрачной пластиковой трубке. Животным предлагали трубку, открытую с обоих концов и достаточно широкую для того, чтобы без труда достать из нее лакомство.

Единственная трудность состояла в том, что животные легко могли видеть лакомство, лежащее внутри трубки. Поэтому, чтобы добраться до еды, животным требовалось переключить внимание с самого лакомства на конец трубки, откуда они могли его извлечь. Некоторые животные настолько фиксировались на награде, что просто не могли отойти от нее ни на шаг. Они пытались разгрызть или расклевать прозрачную пластиковую стенку, не отводя взгляда от лакомства. У них не получалось подавить в себе первоначальный импульс, заставлявший их устремляться прямиком к лакомству, и из-за этого они не могли его добыть. Другие же успешно решали задачу, потому что бросали попытки достать лакомство напрямую – то есть подавляли свой первоначальный импульс. Это давало им возможность проявить вторую реакцию, которая и приводила к цели. Они перемещались от лакомства к одному из открытых концов трубки. И там могли без труда получить желаемое.

Какие же характеристики были ассоциированы с успешным подавлением импульсов у этих тридцати шести видов? Маклин и Хейр показали, что вероятность успеха коррелировала с размером мозга. Виды с более крупным мозгом успешнее справлялись с задачей⁵.

Связь размера мозга и способности к подавлению импульсов, или самоконтролю, скорее всего, объясняется тем, что крупный мозг содержит больше нейронов коры больших полушарий. Кора больших полушарий отвечает за силу воли и сознательный контроль эмоций. У видов с более крупным мозгом кора больших полушарий составляет больший процент мозга, а чем больше кора больших полушарий, тем больше в ней нейронов. У человека в коре больших полушарий больше нейронов, чем у любого другого животного: около 16 миллиардов. На втором месте крупные человекообразные обезьяны и слоны: у них примерно 6 миллиардов нейронов. Большее количество нейронов в коре головного мозга – особенно префронтальной коре, которая находится в передней части мозга, – позволяет животным лучше контролировать эмоциональные реакции⁶.

Результаты эксперимента на подавление импульсов позволяют предположить, что пониженная склонность человека к реактивной агрессии появилась благодаря обширным нейронным сетям, позволяющим думать, перед тем как действовать. Но на практике такое объяснение маловероятно – эмоциональные реакции происходят слишком быстро, чтобы их можно было проконтролировать с помощью одной только коры головного мозга. Тем не менее вторую альтернативу плейстоценовому самоодомашниванию представляет гипотеза, что умение нашего вида контролировать реактивную агрессию стало следствием крупного мозга, а не отбора против склонности к агрессии.

Таким образом, снижение эмоциональной реактивности человека можно объяснить как минимум двумя другими альтернативными способами. Это событие могло произойти так давно, что мы никогда уже не сумеем его реконструировать. Или оно могло стать случайным результатом отбора на другие когнитивные способности. В любом случае чем полнее мы исследуем гипотезу самоодомашнивания, тем лучше. Нам нужен метод, который позволил бы сравнить правдоподобность гипотезы недавнего самоодомашнивания и других, альтернативных объяснений.

И тут нам на помощь приходит биология современного человека. Ранее я уже отмечал: синдром одомашнивания у животных включает не только анатомические, но и физиологические и поведенческие признаки. Поэтому, согласно гипотезе самоодомашнивания, черты синдрома одомашнивания должны наблюдаться у человека не только в анатомии, но и в физиологии и поведении. Альтернативные гипотезы возникновения миролюбивости человека этого не требуют.

Идеальной стратегией исследования было бы сравнение Homo sapiens с нашими предками из рода Homo, жившими в среднем плейстоцене, или хотя бы с неандертальцами. Но и те и другие, увы, безнадежно вымерли и мало чем могут нам помочь. К счастью, современные одомашненные животные способны предложить кое-что взамен.

Известно, что домашние животные имеют пониженный уровень агрессии по сравнению со своими дикими предками. Потому мы и называем их домашними.

Но агрессия – это всего один из многих аспектов поведения, меняющихся в результате одомашнивания. Одомашнивание, помимо прочего, приводит к изменениям игрового и полового поведения, скорости и эффективности обучения, способности понимать сигналы от человека и возраста, в котором начинают усиливаться реакции страха. Кроме того, при одомашнивании меняется выработка гормонов и нейромедиаторов, а также размеры мозга и его отделов. Все вместе эти физиологические и поведенческие изменения составляют синдром одомашнивания.

На первый взгляд кажется, что между всеми этими модификациями нет ничего общего. На самом же деле их объединяет один принцип: все они так или иначе являются педоморфными – “детскими”, или ювенильными, чертами. Признак называют педоморфным, если у предкового вида он встречается только у молодых особей, а у вида-потомка сохраняется и на более поздних стадиях, то есть у достигших половозрелости или взрослых особей.

Возьмем, например, собаку и волка. У многих взрослых собак очаровательно висячие уши – как, например, у лабрадоров или веймаранеров. У взрослых волков никогда не бывает висячих ушей, а вот у молодых – да. У лабрадоров, веймаранеров и других вислоухих пород этот ювенильный волчий признак сохраняется и во взрослом возрасте. Поскольку собаки произошли от волков и у взрослых собак сохраняются висячие уши молодых волков, висячие уши – это педоморфный признак⁷.

Породы собак чрезвычайно разнообразны – сравните, например, короткомордые породы вроде пекинеса с длинномордыми вроде афганской борзой или немецкой овчарки. Казалось бы, как при таком разнообразии черепов можно ответить на вопрос, педоморфны эти черепа или нет? На самом деле у этой проблемы есть довольно изящное решение: нужно только тщательно проанализировать форму черепа.