О боже, я знала. Мать ее, я так и знала!
Я думала об этом с той секунды, как выбежала из чертового здания суда. Стоктон, Калифорния, изнасилование, наркотики. Узнав в этом человеке клиента своей матери, услышав детали, я, блин, все уже знала. Все это кричало о моей матери.
– Он отказался от собственной жизни в обмен на то, чтобы завладеть твоей. Жизнь… за жизнь. Он обеспечил твое падение, и ему даже не надо было присутствовать здесь для этого. Он связал тебя, будучи за сотню миль отсюда, смотрел на тебя через глаза других людей, а теперь он возвращается домой. Он управляет этими мальчиками, они верны и преданны ему, хоть он и в тюремной камере. Они делают то, что он просит, исполняют его приказы, доверяют его суждениям даже в его отсутствие – только слыша голос – и отчаянно хотят угодить ему. Ты думаешь, ему потребуется что-то большее, чем просто заронить зерно сомнения, чтобы они встали рядом с ним, глядя на тебя с презрением? Ты ничто, просто средство для достижения цели.
Я чувствую спазм в горле, но не показываю паники, которую она вызвала во мне.
– Не притворяйся, будто тебе не пофиг.
– Не лезь к моим деньгам.
– Надеюсь, ты сгниешь в аду.
– Ой, милая, ты будешь там рядом со мной. Не обманывай себя. Яд, что течет по моим венам, течет и в твоих. Ты дочь своей матери, до мозга костей.
– Я никогда не стану такой, так ты.
В ее взгляде появляется насмешка.
– А я слышала, что ты уже почти…
Я закидываю голову назад.
– Что ты имеешь в виду? Ты…
– Может, на этот раз ничего и не случилось, но на что ты готова была пойти и ради чего? Трех крепких тел, рядом с которыми почувствовала себя желанной?
– Ты говорила с Коллинзом Грейвеном? – рявкаю я.
Она пожимает плечами.
– Ну, может, он и заскочил ко мне ненадолго той ночью.
– И чего, мать твою, он хотел?
– Узнать, как добраться до тебя. Я посоветовала ему сыграть на твоей гордости. – Она подмигивает. – Он позвонил мне сообщить, что это сработало, и закинул мне на счет немножко денег. Такой приятный молодой человек, к тому же платит хорошо.
Я сглатываю – к моему горлу подкатывает тревожность, угрожая перекрыть мне дыхание.
Она не лжет. Я и вправду едва не отказалась от самой себя… ради трех парней, которых никогда не должна была узнать, но перед которыми была помещена специально, в качестве приманки, на которую, как он был уверен, непременно набросятся волки. Но чтобы знать это, он должен был знать меня.
Она пронизывает меня взглядом.
– Ты и вправду думаешь, что оказалась там случайно? Такие мальчики – мужчины, насколько я видела, – как они, богатые и властные, рожденные, чтобы управлять людьми наподобие нас, могли ли они на самом деле запасть на кого-то вроде тебя? Дешевку с посредственным личиком и фигурой? Они никогда бы и не посмотрели на такую, как ты. Они играли с тобой, потому что они такие же ублюдки, как мужчина, который заплатил за тебя. Богатые сопляки, которых не заботит никто и ничего кроме денег и власти, пока они ждут, когда наступит их время править…
Я подскакиваю к ней, вцепляюсь ей в шею, и она запрокидывает голову, улыбаясь, несмотря на то что задыхается.
От нее воняет потом и сигаретами.
Я сдавливаю сильнее, вены у нее на шее почти прекращают пульсировать под моими ладонями, и я давлю на трахею, наполовину пережимая поток крови к ее мозгу.
– Ты ничего не знаешь о них. Держись от них подальше, мать твою, не смей даже говорить о них, ты поняла меня? – рычу я ей в лицо. – Дотронешься хоть до одного, хотя бы на секунду, и я уничтожу то единственное, на что тебе не плевать, мама. – Левой рукой я достаю нож и выпускаю лезвие.
Она дергается под моей рукой, глаза расширяются, все больше наливаясь кровью.
Я подношу холодный металл к ее щеке и провожу им по коже, неотрывно глядя ей в глаза.
– Я тебе обеспечу такой видок, как будто с тобой слегка поиграл Джокер, а потом притащу в самое оживленное место, чтобы все твои мужики тебя увидели. Что ты там говорила мне, своей семи-, восьми-, девятилетней дочери? – Я делаю крошечный прокол сбоку от ее подбородка – такой, чтобы выступила лишь капелька крови, и ее ноздри раздуваются, но она не отклоняется. – Девочка никому не нужна без красивого личика, которое будут любить все мальчики…
Я толкаю, ее и она ударяется головой о стену. Я иду к двери.
Она издает громкий вопль, и о дверь трейлера всего в нескольких дюймах от моей головы ударяется банка из-под пива, осыпая окурками и пеплом меня и все вокруг.
Я оборачиваюсь, хоть и слышу звуки шагов по разбитому тротуару снаружи.
– Это случится рано или поздно, – кричит она. – Когда придет твой последний день и ты окажешься всего лишь трофеем, предназначенным, чтобы украсить чью-то полку.
– Что за чушь ты несешь!
– Просто подожди, Рэйвен! – кричит моя мать. – Все, что тебе известно, – это как использовать то, что дал тебе бог, чтобы получить то, что ты хочешь. Это все, что ты видела! Ты продашь свою душу точно так же!
– Я бы никогда не продала душу моего ребенка, – мой голос звучит выше, чем мне хочется.
Она сбавляет тон до мертвецкого шепота:
– Ну так и хорошо, что у тебя их быть не может, так ведь?
– Ты омерзительна.
– Ммм… – Она улыбается с ненавистью во взгляде. – Верно. А теперь вали, дочка, и повесь там мое боа, когда выйдешь.
Я никогда не вернусь в место, подобное этому.
Я собираюсь толкнуть дверь, но она распахивается передо мной сама, и я подскакиваю.
Трое Брейшо стоят передо мной как единое целое – сильное и сплоченное.
Все они хмурятся, но в их глазах я как будто вижу и страх.
– Отойди, Рэйвен, – рявкает Мэддок, но я закрываю дверь позади себя и шагаю к ним.
Он рычит и пытается спихнуть меня с дороги, но я уклоняюсь от него.
Я знаю их, и я знаю, как тонки эти стены, – знаю лучше, чем хотела бы. Они слышали каждое слово, но лишь банка, ударившаяся о дверь, заставила их вскочить на ноги.
Мэддок сужает глаза.
– Я подниму тебя, мать твою, и переставлю, если ты не уйдешь с дороги.
Я протискиваюсь мимо него. Окинув гневным взглядом трейлер, он издает стон и следует за мной – я знала, что именно так он сделает.
Я разворачиваюсь и, пятясь, поднимаю руки.
– Давай, здоровяк, сделай это. Войди туда и поугрожай шлюхе за то, что рассказала твой маленький секрет. – Я останавливаюсь возле заднего угла внедорожника, где нас никто не видит и где она не сможет нас услышать.