Не то чтобы это могла быть моя жизнь: фантазии быстро бы развеялись. Кожа у меня светлая, волосы прямые, как струны. На Кубе белая хинетера, торгующая сексом, живет впроголодь. Мужчин-туристов интересуют только очень молодые, очень темнокожие женщины. Все это знают. Про это даже шутят: «Они приезжают сюда не для того, чтобы смотреть на свои отражения».
Нет, в качестве хинетеры я бы не продержалась. Все, что мне нужно, это уехать, заработать денег и вернуться. Затариться чем-нибудь и продавать здесь. Не знаю.
Немец, эта аномалия, сидит за рулем и ждет нашего возвращения.
— Я уже собирался взять мачете и отправляться на ваши поиски, — язвит он.
Мы доедаем сэндвичи, пока он ведет машину. Мы сидим молча, все трое, и смотрим, как мимо проносятся деревни и села. И когда мы въезжаем в небольшой поселок в считаных милях от Карденаса, Эль-Алеман объявляет, что хочет купить спиртное, «пока не пошли дорогие места для туристов».
Наша троица — настоящее событие в этом городишке, где проживает человек, может, двести. Мы идем по разбитым тротуарам, и целые семьи бросаются к окнам своих домов, чтобы взглянуть на нас. В кафешке на углу пустые полки. Это вам не Гавана с изобилием продуктов и импортных товаров. Люди здесь смотрят на нас с осторожностью, и я вижу, как они задаются вопросом, что мы можем им предложить. На их месте я была бы такой же.
— Pinga, qué mierda!
[68] — восклицает мужчина в грязной майке, сидящий на табурете за стойкой под открытым небом. Он склонился над маленьким телевизором с антенной, транслирующим черно-белый бейсбол, и стучит по его корпусу.
— Не видел таких уже несколько десятилетий! — говорит Эль-Алеман, поворачиваясь ко мне с восторгом. Я вежливо улыбаюсь.
На грунтовой дороге, пересекающей главную улицу города, компания девчонок перестает прыгать через скакалку, чтобы поглазеть на нас.
— Он «юма»? — спрашивает меня одна из них. Распознала во мне кубинку с первого взгляда. Она мелкая, но грозная, с низким голосом.
— Помолчи, Адалиса, — осаживает ее девочка постарше. В одной руке она держит длинный телефонный шнур, который они использовали вместо скакалки, а другую упирает в бок, вставая в позу.
— Где у вас ближайший магазин? — спрашиваю я девочку, которую зовут Адалиса.
— А что вам нужно? — отзывается она, разглядывая Джанетт с ног до головы. Мимо проносится мужчина на велосипеде и обрызгивает мою ногу грязью.
— Ром.
Она указывает в конец квартала.
— За доллар я вас провожу, — говорит ее подруга.
Это мы игнорируем и идем вперед. Джанетт оглядывается на детей с такой грустной улыбкой, что я смущенно отвожу взгляд.
Магазин — это деревянный киоск, такой маленький, что внутри поместится не больше двух человек, прижавшихся друг к другу. Наименования товаров и цены от руки написаны на стене киоска. На другой стене — железная решетка, из-за которой за нами настороженно наблюдает продавец.
— Скажи ему, что мне нужно три бутылки лучшего рома, который у него есть. «Гавана Клаб», — говорит мне Эль-Алеман. — И пусть не думает там себе. Скажи ему, что мне отсюда прекрасно видно цены.
Так в лоб я не говорю. Но я прошу у продавца три бутылки «Siete Ańos». Он улыбается.
— «Юма» знает толк в роме.
— Немец, — поправляю я.
— Один хрен.
Когда мы возвращаемся к машине, она не заводится. Эль-Алеман многократно проворачивает ключ зажигания, но двигатель только кряхтит.
— Да вы что, издеваетесь? — кричит он. — Что, вашу мать, эти уроды сделали с машиной?
— О ком ты? — говорю я, опуская окно.
— Очевидно же, что кто-то из горожан что-то сделал с моей машиной.
— Зачем им это понадобилось? — не понимает Джанетт.
Эль-Алеман снова проворачивает ключ, машина только трясется.
— Никто ничего не делал с твоей машиной, — говорю я.
— Неужели не понятно? Они хотят нас ограбить.
— О мой бог. — Джанетт прикрывает рот рукой. — Мне это даже в голову не пришло.
— Какая чушь. Вы в курсе, как быстро полиция реагирует на обращения туристов?
— Майделис, я думаю, он прав. — Джанетт наклоняется с заднего сиденья и кладет руку мне на плечо. — Но это сейчас неважно, делать-то что?
Я выхожу из машины и захлопываю дверцу. Я слышу голос Джанетт, когда шагаю по грязи в своих chancletas
[69] к кафешке. Это продолговатое возвышение, выкрашенное шелушащейся синей краской и обросшее клочками травы. Я слышу, как Джанетт спрашивает:
— Куда это она?
Четверо мужчин, смотревших бейсбольный матч, собираются вокруг, чтобы выслушать мою историю. Я — гвоздь программы на сегодняшний день.
— Cońo, — подытоживает смуглый тучный мужчина в резиновых сапогах. — Надо бы узнать, дома ли сеньора Лилия. У нее есть телефон. Она живет в десяти минутах отсюда. — Он встает со стула.
— Постойте, — говорю я. — Мне нужно взять с собой немца. Пусть он разговаривает со службой проката.
— Почему, красавица? Ты сама и поговори с ними по-испански.
— Нет-нет, он знает английский, — объясняю я. — И в службе проката говорят по-английски.
Уходя, я чувствую, как мужчины смотрят мне вслед. Некоторые города, такие как этот, кажутся неподвижными, как будто время здесь функционирует по-другому, капает через капельницу. Я стучу в окно со стороны водителя, потому что Эль-Алеман заперся в машине. Они с Джанетт изнемогают от жары, их лица влажно блестят. Эль-Алеман чуть приспускает стекло.
— В городе есть один телефон, — говорю я. — В десяти минутах отсюда, в доме местной жительницы. Кто-нибудь из горожан может отвести нас к ней.
— С ума сошла, женщина? — кричит Эль-Алеман.
Глаза Джанетт округляются. Я вижу, как она оживляется. Ее браслеты звенят, когда она скрещивает руки на груди.
— Да ни за что на свете я никуда не пойду с этими типами, — говорит Эль-Алеман. — Это подстава, ты что, не видишь? Сначала они что-то сделали с машиной, а теперь отведут нас к этому «телефону», и там ограбят. — Он бросает свирепый взгляд в сторону кафешки. — Садись, блядь, в машину, — говорит он.
— Нет. — У меня в груди стягивается узел.
— Не нужно говорить с ней, как… — Джанетт выглядит рассерженной.
— У тебя есть идея получше? — спрашиваю я Эль-Алемана. Его лицо становится красным, еще более красным, чем обычно.
Я вижу, как Джанетт ерзает на сиденье и грызет ноготь. Она смотрит на Эль-Алемана, а затем на меня, как будто пытается передать что-то взглядом. Ее губы кривятся.