Гид по чаю и завтрашнему дню - читать онлайн книгу. Автор: Лора Тейлор Нейми cтр.№ 59

Способ приготовления:

Сидите между своим парнем и лучшей подругой, пока они пытаются удержать вас ровно на церковной скамье. Крепко сжимайте на коленях белый фартук. Наблюдайте, как ваши родители плачут в переднем ряду, а сестра кладет голову на плечо матери. Осмотрите огромный собор, удивляясь, сколько народу пришло попрощаться с ней.

*Не смотрите, как abuela мирно покоится в белом гробу. Ее там нет. Вместо этого плачьте, стоя на коленях во время личного прощания, втайне зажмурив глаза.

Готовить при температуре 100 градусов по Фаренгейту. Максимальная температура, до которой может охладиться духовка.

Месяцы спустя никто не знает, что я так и не увидела бабушку в ее синем платье в тот мартовский день. Нарушила ли я своим поведением некий кубинский код скорби? Наверное. Но мне было все равно. Для меня она должна покоиться там, где я смогу помнить о ней вечно, мое сердце – теплый и достойный дом для нее. Я решила оставить ее там, где нашла. Я оставила ее там, где она нашла меня ребенком, пока я сидела на полу и бренчала мерными ложками. Я оставила ее там, где она вырастила меня. Нет, не в белом гробу. И не в учреждении длительного ухода. Я оставила свою бабушку на кухне.

– Лайла? – Голос Ориона возвращает меня в это учреждение, в эту реальность. – Все в порядке?

Я киваю. Милое беспокойство в его глазах и рука, обнимающая за плечи, делают мои слова правдой.

Я креплюсь, стиснув его руку, пока мы входим в широкий коридор. «Эвелин Максвелл» – написано на табличке у двери. Прежде чем войти, Орион собирается с мыслями. Он смотрит вниз и в сторону – интересно, он делает так каждый раз? Проходит всего мгновение или два, и он снова мягко улыбается.

– Не грусти. Я имею в виду обо мне.

– Хорошо, – обещаю я. Жалость, грусть и печаль – мы не за этим здесь и не это ему нужно от меня.

Из комнаты выходит медсестра в зеленом халате. Она печатает что-то на планшете, затем говорит:

– Орион. Добрый день. Я иду в приемную. Слышала, там раздают выпечку.

Он представляет меня, старшего пекаря, Келли, а та сообщает, что мама только что съела ранний ужин и отправится в сад после нашего ухода.

Внутри уютной комнаты на бледно-зеленых стенах висят картины в стиле импрессионизма, а на окне с видом во двор – занавески в цветочек. Затем мой взгляд падает на одноместную кровать и маму Ориона.

– Привет, красавица, – говорит Орион блондинке в розовой футболке с длинным рукавом. Кто-то накрасил ей губы бальзамом.

Она шевелится, меняет позу и ерзает, но не смотрит на меня и даже на собственного сына. Мы пододвигаем два стула. Он садится ближе и берет ее за руку.

– Я всегда держу ее за руку или глажу по лицу, – говорит он мне. Затем встречается взглядом с точной копией своих голубых глаз. – Мам, я привел Лайлу. Девушку из Майами, о которой я говорил. Она произвела фурор в приемной, принесла для всех угощения. Я очень хотел вас познакомить.

Мое сердце распирает, и Орион прав: грусть не самое сильное чувство, которое я сейчас испытываю. Комната полна любви и молчаливого принятия. Орион рассказывает истории, принося сюда жизнь, отрывая яркие кусочки от самого себя, от меня, музыки, мотоциклов и друзей. Он проливает на нее жизнь и наполняет ее миром, которым сама она больше не в силах себя наполнить.

– Ты рассказал ей о миске с тестом? – спрашиваю я.

– В ту же неделю. И то, как ты меня поймала. Боже, у тебя было такое лицо. – Он улыбается. – Решил, ей будет интересно послушать об этом.

Он рассказывает о том, как возил меня в замок, и о том, как мы разругались в Лондоне. Несколько раз его мама кивает и что-то бормочет. Орион замечает это и наслаждается искорками реакции, прежде чем перейти к более авантюрным историям. Неужели в этой комнате родился мой рассказчик?

Вскоре я чувствую себя достаточно комфортно, чтобы присоединиться.

– Флора учится печь хлеб. Ей нравится замешивать тесто, потому что оно целиком ей подчиняется, – говорю я, затем рассказываю, как сильно миссис Максвелл должна гордиться дочерью. Несмотря ни на что, каждой матери нравится слышать подобное. – А Орион лучше всех понимает, когда нужна чашка чая или крепкие объятия. Мне понадобится времени до отбоя, чтобы рассказать обо всем, в чем он хорош.

Но когда наш визит затягивается и солнце опускается ниже, мир между Лайлой Рейес и Эвелин Максвелл меняется. Я замечаю, что полностью перехожу на испанский, позволяя себе рассказать матери Ориона то, что не могу рассказать себе. Los secretos. Она слушает мои секреты, пока ее сын смотрит на нас поочередно. Я знаю, что она не может понять ни слова. Но я выдаю свои тайны и сердечные дилеммы не для того, чтобы она их поняла. Я сама их не понимаю, и говорить о них – единственное, что мне остается.

Я продолжаю, пока секретов не остается.

Неожиданно опомнившись, я поворачиваюсь к Ориону, меня бросает в жар.

– Прости. Я слишком увлеклась.

– Нет. Тебе не за что извиняться. – Он целует руку матери, затем сжимает мою. – Если англичанин просит тебя не извиняться, значит, тебе действительно не стоит извиняться, хорошо?

Я усмехаюсь.

– Ладно.

– Из всего, что ты сказала, думаю, я уловил слова: сестра, abuela, самолет, мама и пекарня. И мое имя по-испански звучит так же, поэтому…

Я не должна извиняться, но чувствую себя так, будто он видит меня насквозь. Я перевожу взгляд на окно.

– Тогда ты понял всю суть.

* * *

Нам даже не нужно обсуждать, куда мы оба хотим пойти после Элмвуд-хауса. Несколько посетителей устроили пикник на траве или бросают собакам мяч на холме Сент-Кэтрин, но мы устроились в тени чащи. Сливовые сумерки сталкиваются с последними лучами заходящего солнца. Мы молча сидим на стволе поваленного дерева.

– Я наблюдал за тобой бесстыдно и почти жутковато, – говорит Орион спустя долгие минуты. – Как подергивается твое лицо, как ты собираешься что-то сказать, затем кривишь губы. Это о маме?

– Да и нет. Сегодня пришел мой билет, прямо перед нашим отъездом. Я рассказала твоей маме о нем.

– Понятно, – выдыхает он. Мы сидим бок о бок, душа к душе. Мы оба знали дату, но у меня перед глазами до сих пор стоит логотип из имейла. «Бритиш Эйрвейз». LHR – MIA.

– А еще я рассказала ей… – закатываю глаза на саму себя. – Забудь.

Он прищуривается, склоняя голову набок.

– Ты же знаешь, что можешь рассказать мне о чем угодно?

– Не в этот раз, поверь. Это ужасно. Кошмарно. – Desgraciada – я гнусная и подлая. – Не заставляй меня говорить.

– Я бы никогда не стал тебя ни к чему принуждать. Но я привык к ужасным вещам. Так что справлюсь.

Грусти до сих пор нет. Ярость заражает мою кровь, окрашивает в багряный цвет слова, заточенные в моем горле. Я впиваюсь пальцами в твердую и жесткую кору дерева.