Я, как обычно, на кухне, занимаюсь сложным блюдом – маминой лазаньей, которая требует многочасовой подготовки. Домашняя паста, брачиола
[11] и соус для нее. Чем глубже пропасть в моем браке, тем сложнее блюда. Это мой способ занять время, заполнить разрыв и молчание между мной и мужем.
Люк направляется в спальню, чтобы продолжить поиски там.
– Когда найдешь свой чехол, надо кое-что обсудить, – говорю я.
– Конечно, – кивает он.
Люку безразлично, что его присутствие стало меня раздражать, безразлична тема, которую я хочу поднять.
Сквозь недовольство пробивается росток вины. Я посыпаю панировкой пластинки брачиолы и в спешке бросаю слишком много.
– Вот черт! – Пытаюсь собрать крошки, прижимая к ним ладони, чтоб они прилипли к коже. Потом держу кисти под краном с горячей водой, пока едва не обжигаюсь. Промокнув влагу, сажусь за кухонный стол и роняю голову на руки.
Похоже, я проиграла сражение, о котором даже не подозревала.
Я думала, смогу отнестись к нашему разрыву с благодарностью, мудро, с высоты лет рассудив, что браки заканчиваются, даже долгие, даже те, которые начинались с пламенной любви и веры супругов в то, что счастье продлится вечно. Я всегда считала себя иной – сильнее, чем другие, женщиной особого склада, устойчивой к жизненным передрягам.
Но я такая же, как все остальные: измотанная, трусливая, ужасная. Способная на предосудительные поступки, например, разрушить жизнь, которую так кропотливо строила с человеком, ставшим много лет назад мне мужем, а теперь и отцом моей дочери.
Поднимаю голову. Я знаю единственный выход, но как это сделать… Встаю из-за стола и иду в спальню. Люк шумно возится там, все еще разыскивая чехол, роется в глубине шкафа, достает вещи.
Толстовки валяются комком, похоже, они пролежали в таком виде вечность. И джинсы – муж их купил, но так и не надел.
С трудом выговариваю слова, с которых должен начаться этот страшный разговор:
– Люк, нам нужно кое-что серьезно обсудить.
Муж даже не поворачивается.
– В чем дело? – Он достает плюшевого жирафа, смотрит на него и убирает на тумбочку, а потом снова принимается рыться в завалах.
Я жду. Люк продолжает поиски. Во мне вспыхивают крошечные искры гнева, но вскоре они разгораются в пламя. Я пропускаю через себя эту энергию.
– Ты не можешь хоть на секунду остановиться и уделить внимание своей жене?
Своей жене…
Уже несколько месяцев я называю себя в третьем лице. Мне кажется, если говорить о себе, будто о ком-то другом, муж начнет видеть меня более четко, наконец услышит мои слова.
Он бросает на пол старую изодранную футболку, вытаскивает одинокий носок, потом выпрямляется и поворачивается. Приподнимает брови, но молчит.
– Мне нужен развод.
Вот так просто беру и произношу. Эти слова, это заявление давно бурлило во мне. Я швырнула его через всю комнату, и оно грохнулось на пол у ног мужа. Раздраженный вид Люка вывел меня из себя, потому я так поступила.
Муж скрещивает руки на груди, зажав в кулаке носок.
– А как же Адди?
Закрываю глаза и делаю вдох, затем открываю и произношу:
– Я хочу поговорить о нас, о нашем браке, хотя говорить тут уже не о чем. Причем давно.
Он молчит, внимательно смотрит на меня, думает.
Я столько раз воображала, как Люк отреагирует, когда я наконец произнесу эти слова. Ярость, крики, потрясение, слезы, даже плач. Мольбы попытаться все исправить. Но молчания и спокойствия в списке никогда не было.
– Но как же Адди? – снова спрашивает он. – Адди нужны оба родителя, и ты это знаешь.
Как же Адди?! Как же Адди… Хочется заорать. В глубине души, где-то очень глубоко, лучшей своей частью я понимаю: да, нужно сделать все аккуратно, чтобы было лучше для дочери. Адди важнее любого из нас, конечно, следует позаботиться об Адди! Кроме того, ребенок не будет счастлив с родителями, которые несчастны друг с другом. Но вслух говорю иное:
– Единственная вещь, что тебя волнует, – Адди?
Люк смотрит на меня так, будто я взяла на кухне самый большой нож и занесла над макушкой нашей дочери, как Авраам над Исааком.
– Адди не вещь.
– Боже, Люк, я же не о том! Ты так безумно любишь дочь, что даже не слышишь меня. Кажется, ты забыл – в доме живет кто-то еще! И этот кто-то – твоя жена!
Твоя жена! Твоя жена!
– Похоже, моя жена больше не хочет быть моей, – безжизненным тоном замечает он.
Дышу, стараясь успокоиться. Кладу руку на стену, чтоб не упасть.
– Да, Люк, не хочу. Мы должны отпустить друг друга. Мне это нужно. Ты меня даже не замечаешь, причем давно. С тех пор как я забеременела.
– Просто ты мечтаешь, чтобы Адди вообще не родилась. Ты никогда ее не хотела.
Дышу и стараюсь радоваться, что дочь у бабушки с дедушкой. Ее маленькие ушки не услышат слова отца и мой ответ.
– Ты прав, Люк. Я не хотела Адди. Я забеременела, потому что старалась тебя удержать, спасти наш брак. Вот только брак закончился еще тогда. – Отхожу от стены и шагаю ближе к мужу. Пусть видит мое лицо, видит правду. – Адди… Я люблю ее, ты сам знаешь. Я хорошая мать. Может, я и не хотела ребенка, но теперь не могу представить себе жизнь без нее. Так что больше этого не повторяй и не вздумай сболтнуть такое Адди. – Чем больше я говорю, тем увереннее себя чувствую, будто эти слова вытягивают из моего тела яд, который жил во мне. – Я рада, что у нас есть Адди. Но вопрос беременности и ребенка меня убивал, ты знал это, но все равно продолжал давить и давить. И вот до чего мы докатились. У нас прекрасная дочь и мертвый брак.
Люк опускает руки. Носок падает ему на ногу и отскакивает на пол. Люк подходит ближе, идет мимо меня к двери, стараясь не коснуться ни единой части моего тела. Вытаскивает чемодан из шкафа в прихожей и катит его обратно.
А потом начинает собирать вещи.
ГЛАВА 32
4 июня 2014 года
Роуз, жизнь 3
– Я хочу к бабуле! Почему ты меня не пускаешь?
Адди стоит в гостиной, крепко прижимая к круглому животику мягкого розового кролика. Его ей подарила моя мама. Сейчас тепло, раннее летнее утро, но Адди в свитере, который бабушка подарила ей на прошлое Рождество, – большом, объемном, с полосками всех оттенков розового, еще на ней розовые же штанишки, тоже связанные моей мамой.
Когда у нее еще были силы вязать. Сейчас уже нет…
– Милая… – Я обхватываю стоящую передо мной кружку, закрываю глаза, делаю глубокий вдох.