Новый день - читать онлайн книгу. Автор: Акулина cтр.№ 10

Халиб смотрел на Пелерина мрачно. Ему бы хотелось, чтобы тот не глядел так гордо, так упрямо, не опуская перед владыкой взор! Ему бы хотелось, чтобы он страдал и чтобы в его глазах были видны отчаяние и страх!.. Но ни одна мышца не дрогнула на нижней, открытой части лица юноши и не всколыхнула замершее на нём бесстрастие.

– А мои спутники? – спросил Доминик, и Юсуф твёрдо ответил:

– Они – воины, они должны были понимать, куда шли.

Теперь он на миг побледнел, и Халиб был почти вознаграждён за своё ожидание! Он впился взглядом в ненавистное лицо, пытаясь насытиться мелькнувшей в глазах Пелерина болью, когда рядом с ним провели Пьера, потом Джосселина… Жака, искавшего своих сыновей, Эммануила, вернувшегося за матерью… Одного за другим его спутников уводили в другую судьбу, не ту, за которой они сюда приехали, и Доминик ощутил, как внутри него всё сжимается от холодного отчаяния…

Впрочем, вскоре он был уже не так бледен, но мрачен. И всё же даже сейчас он казался странно спокойным – будто уже погибал, и оттого это не трогало его так сильно, как следовало бы.

Сарацины с одобрением следили за тем, как выводят чужеземцев, а взгляд Заира то и дело возвращался к Пелерину, стоящему перед султаном, – страж не торопился его увести, не получив позволения владыки.

– И вы не будете просить за себя? – к нему снова повернулся повелитель.

– А нужно?

Не все, услышав негромкие слова, почуяли их горечь, и по залу пролетело негодование. Но Доминику было всё равно – перед ним уже пронеслась его жизнь там, в другом веке, где он был самим собой, где ничего не знал о сражениях и таких частых смертях, как здесь. И, внезапно ощутив, как же сильно изболелась его душа по его миру, он вдруг подумал: что, если этот конец, который, очевидно, ожидал его теперь впереди, конец этой чужой и такой странно страшной жизни, – это и есть тот выход, который подготовило ему небо? Что, если ему нужно без страха переступить этот порог, чтобы снова возродиться там, где он на самом деле должен быть?.. Разве мог он сейчас молить о пощаде, разве мог он сейчас позволить восстать в себе страху, когда его самого-то здесь и быть не должно было?..

– Вы так горды?

– Скорее глуп. Или слаб, чтобы ценить жизнь такой, какая она есть, – странно ответил он.

– А какая она? – заинтересовался владыка.

– Омытая кровью с самого рождения.

– Кровь – это и есть жизнь.

– Это если она внутри, а не когда люди убивают друг друга.

– А вы хотите жить? – султан пронзительно смотрел в его глаза, пытаясь понять, почему в них нет страха, который он так часто видел у тех, кто умирал – в бою и в плену.

– Конечно! – твёрдо ответил Доминик, и он на самом деле верил в это. Он действительно очень хотел жить, пусть и не здесь, не в этом веке…

– Тогда попросите меня об этом, – снова повторил Юсуф. Но Доминик молчал, не в силах просить за себя, потому что его спутников уже увели, и он знал, что их не отпустят.

– Какой наглец! – с нескрываемой ненавистью сказал Заиру Халиб.

Заир аль-Хикмет промолчал. Он был озадачен иным – он ощущал нечто странное: будто сам он находится во тьме глубокого колодца и слышит знакомый голос, но, сколько ни всматривается вверх, не может увидеть лица… Ему казалось, что он уже когда-то слышал этот голос – звонкий и юный, но одновременно скрывающий и какое-то разочарование: когда-то давно – так, что воспоминание, если оно действительно существовало и было настоящим, а не выдумкой этой минуты, просто расплывалось, окутанное туманом времени. А звук голоса был таким знакомым!.. Но лицо юноши было закрыто, и Заир, встревоженный этими странными ощущениями, почему-то не решался отдать приказ снять с него шлем…

Он так и не понял, что обеспокоило его, когда мамлюки, наконец, подтолкнули Пелерина, чтобы теперь действительно отвести в темницу. Его лицо всё также было холодно и бесстрастно, и Халиб, проводив его долгим взглядом, вдруг тоже направился к двери, знаком приказав паре стражей следовать за собой.

Чужеземцы шагали в сопровождении конвоя. Руки их были связаны, оружие отобрано, а арабов, идущих рядом, было так много, что рассчитывать на то, что удастся отбиться и сбежать, было невозможно.

Грубые шутки сарацин, ухмылки на одних лицах, строгость и озлобленность, замершая на других… Доминику всё это сейчас казалось каким-то несуществующим, будто теперь, когда его мир перевернулся с ног на голову, всё вокруг внезапно стало неестественным, всё вокруг… И только ничего не изменилось на самом дне его души, там, где лежали важные воспоминания и глубокая боль.

«Последняя память о нём, последняя… – подумал он, вспоминая взгляд давнего друга, Онфруа, когда они прощались, как выяснилось позже – навсегда. И, уловив в себе новую мысль, Пелерин вдруг помрачнел, хотя казалось, что в этой ситуации, когда он должен был находиться уже на грани мрака, это было невозможно. – И я предаю её, его память… – он говорил, что нужно бороться, всегда, а я даже не прошу за себя! Пусть это не тот век, в котором я могу чувствовать счастье, пусть это не та жизнь, которая была в моих мыслях и мечтах, пусть это не мой путь… но ведь я хочу жить! И, значит, он был прав – не должно быть ни шагу, чтобы сдаться, никогда! Сколько бы ни было горя и бед, нужно бороться за каждый миг жизни в этом мире, в любом мире, что тебе дан; несмотря ни на что, нужно уметь жить! И верить в свет впереди…».

Он споткнулся – мамлюк грубо подтолкнул его вперёд, к лестнице, так что он чуть не уткнулся в спину идущего перед ним Эммануила. Ступени вели вниз, в темницы, и, спустившись и завернув налево, они оказались среди клеток, в которых должны были влачить своё существование, пока повелитель не принял бы на их счёт иного решения. Сама же лестница на этом этаже не оканчивалась и уходила дальше, глубоко под землю, где условия для пленных были гораздо хуже. На этом же, одном из первых этажей, содержались те, кто по тем или иным причинам задерживался мамлюками в городе, охраной султана или, с его позволения, городскими судейскими до принятия какого-то другого решения по их ситуации, а иногда и те, кто был взят в плен воинами для получения выкупа. Здесь же теперь оказались и чужеземцы.

Стражники скучно оглядывали их лица и фигуры, но у тех не было ничего интересного, – ничто не давало взглядам зацепиться: ни мало-мальски ценная цепочка, ни подвеска или кольцо… Даже кошели с деньгами лежали сейчас в седельных сумках в конюшне, а их, как и мешок с оставшимися после выкупа монетами, им запрещено было трогать до окончательного решения султана о судьбе чужеземцев!

Разочарованные, стражи грубо вталкивали их в пустые камеры и после через прутья решётки разрезали стягивающие запястья путы. Когда же к темнице подвели Доминика, один из них вдруг схватил его за руку, задерживая. Ему пришлось остановиться.

– Ничего себе! – присвистнул Мустафа, разглядывая на его пальце кольцо. «За такое можно получить весьма хорошие деньги…», – подумал он и многозначительно кивнул другому стражу. Тураб, наклонившись, всмотрелся.