– Собираешься звать на помощь? – спросил я.
– Конечно! – взорвалась Тома. Солнца погасли, сверкнули молнии. – А ты нет? Будешь ждать стрелы или хочешь остаток жизни провести на карачках?
– Хочу посмотреть, кто наш будущий спаситель. Просто посмотреть.
– В любом случае это человек!
– Не спорю. Но какой.
– Цивилизованный! Вспомни рыбосушильни. Их построили. А рыбу – выловили! Чем-то, что сделали сами.
– Это обнадеживает, – согласился я.
Мне самому не терпелось. После стольких месяцев – к людям!
– Какой улов! – донесся ликующий человеческий голос.
Как же давно я не слышал чужих голосов – громких, спокойных, не боящихся своей человечности.
– Никогда не видел столько ровзов, – ответил изумленный второй.
– Люди! – прошептал я. – И говорят по-нашему!
Душа воспарила надеждой. Я вывернулся и посмотрел.
Таких людей приходилось видеть только по телевизору. Налобники с вплетенными костями, ожерелья из чьих-то зубов. Каменные топоры, каменные наконечники стрел, простенькие луки. Одежда, если это можно назвать одеждой – два грубых куска ткани, спереди и сзади свисавших до середины бедер с веревочного пояса. И лица: полностью вымазанные белым и поверх белого размалеванные черным, похожие на мертвецов из кино. Из бронзового века мы попали в век каменный. Босые ступни дикарей переступали по острым камням и колючкам так же легко, как лапы человолков. Единственное, что должно было нас радовать – жители долины тоже были светлокожими, только очень загорелыми, цвет волос – от русого до черного, типичные европеоиды, как мы с Томой и как население страны за перевалом. Должно было радовать, но не радовало. Дикари, хоть и светлокожие, – в первую очередь дикари.
Тома побелела. На ее ошеломленный взгляд я ответил пожатием плеч. Как-то расхотелось раскрывать инкогнито.
– Выводи! – раздалась команда.
С нами не церемонились. По одному выпинывали ногами, при малейшем сопротивлении прикладывали топором по черепушке – несильно, чисто для вразумления. Освобожденную из сетей особь стреноживали веревками, опутывая все конечности с некоторым люфтом, чтобы пленники могли семенить, но никак не бежать и тем более прыгать. Отдельно вязали шею, оставляя болтающийся конец, словно поводок у потерявшейся собаки.
Тома не могла больше терпеть. В меня уперся умоляющий взгляд. Ничего хорошего стае плен не сулил. Собственно, выбора не было: идти нужно пусть к пещерным, но к людям. Они разводят огонь, делают ткани, владеют оружием, ловят рыбу и зверье, подобное нам.
– Постойте! – громко сказал я, когда очередь дошла до меня. – Среди этих зверей есть люди!
«Мертвецы» переглянулись:
– О, говорящий.
Один равнодушно почесал затылок:
– Рассказывали, я не верил. Когда был последний?
– Давненько.
Они разговаривали, словно меня не существовало.
– Выпустите меня! – потребовал я, на всякий случай говоря пока только о себе. – Кто у вас главный?
– Да, надо доложить, – задумчиво решил первый.
Второй в этот момент обухом топорика тюкнул меня по голове.
***
Взгляд фокусировался с трудом. Отключался я, видимо, ненадолго. Меня связали, сейчас занимались Томой. Косясь на меня, она помалкивала.
Аборигены, представленные здесь только мужчинами, привязывали пойманных человолков на пропущенные промеж ног и затем промеж рук длинные жерди, нанизывая, как бусы, по три-четыре в ряд. Меня тоже подвели к лежавшей жерди. Поставив на четвереньки, просунули снизу вдоль тела длинную деревяшку, намертво примотав ее под шеей свисавшим концом веревки. А я-то гадал, что это за ошейник. Позади меня привязали Тому, за ней Смотрика, последней – Пиявку. Раненых, которые не могли двигаться, отделили. Невезун жалобно заскулил, снятый с плеча Вдовца.
– Грр! – Еще не связанный Вдовец рванулся из рук и прыгнул на врага.
Два топора одновременно обрушились на его голову и спину. Хруст. Всхлип. Кровавое месиво опало наземь. Тому передернуло.
– Пшли! – гаркнул один из туземцев на раненых.
Повторять не пришлось. Те поковыляли, похромали, поползли в сторону от здоровых.
Туземцы натянули луки.
– Спорим, с первой?
– С тобой спорить себе дороже.
Невезун растерянно огляделся и заголосил – смертельно-тоскливо и беспомощно:
– У-у-у!..
Стрелы понеслись к целям. Некоторым «беглецам» из раненых понадобилась вторая. Невезуна не стало сразу. Для уверенности один мелкий туземец пробежался между тел, нанося каждому контрольный удар топором.
– Куда их теперь?
– Собери в кучу, сожжем после.
Всеобщее внимание вернулось к нам. Многоногими упряжками-гусеницами стаю выставили в длинную колонну.
– Пшли, бесовы отродья!
Взвились и обрушились на спины замыкающих веревочные кнуты. Мы двинулись вперед.
Покрикивая, иногда стегая, туземцы направляли гусеницы-многоножки в нужную сторону. Местность постепенно менялась. Мы шли туда, где живут люди. Хоженые тропинки расширялись, превращаясь в подобие дорог. С обеих сторон простирались возделываемые поля. Выращивалась здесь не пшеница, не рожь или что-то подобное, а часто изображаемая на майках и бейсболках зелень с расходящимся веером острых листьев. Стало понятно, из чего у туземцев одежда, веревки и сети для рыбы (и для таких как мы). Чрезвычайно полезное растение. Я читал, что в царские времена коноплей половина России была засеяна. Жаль, что сорт, годный для курения, испортил репутацию всей полезнейшей культуре.
Дальше аккуратными рядками тянулись грядки с редькой. Стояли ульи, грубо сработанные, но большего и не требовалось – все же уже не бортничество, когда человек лазит за медом по дуплам деревьев, а настоящее пчеловодство. Прогресс. При каменном-то веке во внешности и оружии. Чем еще удивит новый мир? Мир номер три, первым считая мою Землю, а вторым – страну башен за горным перевалом. А если учесть совершенно иную цивилизацию человолков, существующую как система в системе, то даже номер четыре. С ума сойти. Можно коллекционировать. Господа и дамы, подходите, миры и приключения оптом и в розницу, инвалидам и пенсионерам – скидки, прямиком в пропасть, потому как традиция, а чужие традиции нужно уважать.
Кстати. Марки собирает филателист, старинные монеты – нумизмат, материальные ценности – олигарх. Как назвать коллекционера миров?
Бог?
Гм.
Ну и самомнение. Кстати, если быть честным, не я коллекционирую миры, а, скорее, они меня, играя моей судьбой, как заблагорассудится. Если я что и коллекционирую, то приключения. Потому пристыженно вернусь с небес на землю: в моем мире коллекционер приключений называется задница.