Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой - читать онлайн книгу. Автор: Петр Ингвин cтр.№ 67

Как черт из коробочки в двери материализовалась Астафья.

– Из услышанного советую сделать выводы. Теперь ноги в руки – и в кладовку. Берем утяжеленные мечи. Построение на выходе на счет двадцать. Один, два…

Сталкиваясь в проходе, ученицы ринулись исполнять приказ. Я со всеми. Стук, треск, топот. Визг и натужное сопение.

– Не мешаем друг другу! Толпа олицетворяет панику. Быстренько организовались! Одиннадцать, двенадцать…

Выданный инструмент представлял тупую мечеобразную болванку раза в полтора тяжелей настоящего оружия. Помнится, я жаловался на легкость деревянного меча. Получите, сударь. Еще жалобы, предложения, пожелания будут?

– Встать в шеренгу! Девятнадцать, двадцать. – Войница обозрела печальное запыхавшееся зрелище. – Плохо. Не лучшие мечи короны недалекого будущего, а рыкцарский сброд. Повторим. Еще раз, бегом, сдать оружие и рассесться на кухне! Один, два…

…И так восемь раз.

Когда все получилось идеально, Астафья подняла перед строем такую же тяжелую болванку. Мы ловили воздух пересушенными ртами, сердца вылетали, ноги подгибались, руки тряслись.

– Встаем в стойку. – Войница выставила левую ногу вперед. – Рубим с выпадом. Отходим. Защищаемся. Снова рубим. Приступили.

– У меня дома учебный меч намного увесистей, – шепотом похвасталась Зарина, легко управляясь с неподъемной железякой.

– Из свинца, что ли? – предположил я, сам размахивая с ощутимым трудом. – Или золотой?

Чугуна-то они не знают. Насколько понимаю, меня окружают исключительно медь и ее сплавы. Бронзовый век в собственном соку.

– Разговорчики! На столб захотелось?

Кто разговаривает? Никто не разговаривает. Столб любого приучит к порядку. Его не стоит убирать вообще, один вид орудия наказания повышает дисциплину и успеваемость на порядок.

Войница подгоняла:

– Вспомните «встречку». Слабый человек – мертвый человек. Слабое общество – мертвое общество. Быть слабым – предательство.

Упражнение продолжалось до полного изнеможения учениц. Не скоро сжалившись, войница сначала разрешила закончить младшим, тем, кто ронял меч от слабости. Старшие и особо упертые продолжали. Моя рука действовала… хотел добавить – на чувстве долга, но она уже не действовала. Я махал плечом и корпусом. Астафья одобрила.

– Отлично. Еще выпад. Еще один. Сила воли – когда мозг говорит «всё», а ты ему: «нет, не всё». Еще один выпад. Теперь последний. Теперь самый последний. Стоп. Сдать оружие, все свободны.

Ученицы упали, кто где стоял. Я перехватил меч левой рукой и поплелся к кладовке. Моему примеру последовала Зарина. За ней, шатаясь, – едва дышавшая Тома. Но потом и мы, и те, кто следовал за нами, все равно вышли на поле и рухнули на траву.

Прошло не меньше получаса, пока тела согласились принимать положения, кое-как похожие на вертикальные. Ученицы расползались, как черви из опрокинутой банки, во всех направлениях, по очереди приподнимая, у кого что поднималось, и шагая тем, чем шагалось.

В комнатах ждали чистые комплекты взамен мокро-грязно-порванных. Боевую форму на остаток дня отменили. Заморосил дождь. Босым ногам стало некомфортно. Говорят, это дело привычки. А если я не хочу обрастать такими привычками? Где мои домашние тапочки?! Где кроссовки?! Хочу под плед и к компьютеру!

Большинство, взяв чистое, отправилось в помывочную. В том числе моя солнечноокая соседочка, бросившая на прощание полный понимания взгляд: вот, даже помыться по-человечески не можешь. Ангел, блин, переформатированный. Потому – ходи грязным.

Я обтерся подсохшей старой одеждой и влез в новую. Некоторое время блаженствовал на лежаке. Давно сдерживаемое давление в низу живота подняло. Больше терпеть нельзя.

Едва утих невыносимый крик обиды покидаемой двери, как я уже стучался в соседнюю.

– Тома?

– Подожди, я не одета, – быстро раздалось оттуда. – Одну секунду.

Ждать пришлось тридцать шесть секунд. Я посчитал.

Дверь отворилась.

– Чего?

– Сопроводи, – я умоляюще указал взглядом вдаль.

Вздохом Томы можно было надуть наш искомый воздушный шар.

– Горе мое. Пойдем.

По дороге я в двух словах рассказал о дяде Люсике.

– И что думаешь? – спросила она.

– Много чего и ничего одновременно. Собираюсь дожать и выведать все. Либо он дожмет меня. Тогда будешь спасать.

– Как?

– Как сумеешь, – развел я руками.

Пришли. Сначала дожидались, когда все удалятся. Затем – пока за всеми уберется появившийся, как привидение, бойник. Затем Тома на всякий случай еще раз проверила отсутствие посторонних, и под ее бдительным прикрытием я с невыразимым чувством посетил долгожданное заведение. Вот оно, счастье.

Тома кашлянула. Громкое босое шлепанье стало удаляться, но я, к счастью, уже выходил, когда в дверях столкнулся с Варварой, которая только собиралась в помывочную и по пути решила заглянула сюда. Чистая одежда перекинута через плечо, старая где-то оставлена. Святая простота. Что делать, школа-то женская. Испуганным котом, котрый пересекся на дороге с ротвейлером, я прошмыгнул мимо. Варвара задумчиво посмотрела вслед, но ни слова вслед не донеслось. Вот и ладушки.

По дороге меня перехватили. Почти похитили. Открылась дверь, четыре руки почти силой втащили внутрь. Силой – грозно сказано. Это были две малявки почти на год младше, чьих имен я так и не удосужился запомнить. Если применю свою силу, несладко им придется, в нашем возрасте год – целая жизнь.

Меня усадили в центр ближайшего лежака, сами похитительницы примостились рядышком, прижавшись с боков трусливыми мышками. Страх и ужас задуманного читался в глазах. И отвага.

– Хотим спросить… – наперебой начали они, пряча взгляды.

– Как насчет кары? – Я по-отечески назидательно приподнял брови.

Две головы едва не оторвались, замотав в стороны:

– Ничего не хотим знать конкретно! Только основополагающий принцип, который касается лично ангелов.

– Ну-ну, словоблуды-формуляторы, – усмехнулся я. – Что же хотите знать такого основополагающего?

Далекий скрип моей отворившейся двери донесся даже сюда. Вот это сигнализация. Должно быть, Зарина вернулась. Посижу еще минутку, пусть спокойно разденется и ляжет.

– Про мир – ничего! – еще раз напомнили девчушки, чтобы я не побежал докладывать о величайшем нарушении. Затем голос понизился до шепота, и они сами испугались получившейся конспирации: – У вас мальчиков любят?

Пришлось срочно вспомнить, что для них я девочка.

– Думаете, мы чем-то отличаемся от вас? – Улыбка вышла кривоватой и высокомерной. Ну и пусть. – Я, Тома… разве мы другие? Руки не из того места или мозги навыворот? Или людей по ночам едим?