Вниз, в землю. Время перемен - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Силверберг cтр.№ 81

52

Несколько раз я чуть было ей не признался, но струсил в последний момент. Вы спросите, так ли крепка была моя новая вера, если я ставил свою названую сестру выше подобных вещей, но я даже притворяться не стану, что мыслил последовательно. Освободившись от запрета на самообнажение своевольно, а не путем эволюции, я все еще боролся со старыми привычками. Слово «я» стесняло меня даже в разговорах со Швейцем и другими посвященными, и порванные цепи по-прежнему сковывали меня. Я смотрел на Халум и говорил себе, что могу любить ее лишь через слияние наших душ, я обладал средством, чтобы осуществить это – и все же не смел. Не смел.

53

Двенадцатым из тех, с кем я разделил сумарский наркотик, стал мой названый брат, приехавший ко мне на неделю. Зима принесла в Глен снега, в Саллу проливные дожди, а в Маннеран лишь туманы, и многие северяне приезжали к нам погостить. Я не видел Ноима с лета, когда мы вместе охотились в Гюйшенах. За этот год мы немного отдалились друг от друга: Швейц, можно сказать, заменил мне Ноима, и я уже не нуждался так сильно в названом брате.

Ноим, получив наследство по линии Кондоритов и от родственников жены, владел теперь обширными землями в Салле. Он располнел, но не обрюзг, его темная, без единого пятнышка кожа блестела точно намасленная, толстые губы говорили о благодушии, большие глаза саркастически смотрели на мир. Он оставался все таким же веселым и остроумным, и от его внимания мало что ускользало.

При встрече он тут же впился в меня таким взглядом, словно пересчитывал мои зубы и морщинки у глаз. После формальных братских объятий он вручил мне свой подарок и подарок Стиррона, мы подписали контракт как хозяин и гость, а затем он спросил:

– У тебя какие-то неприятности, Киннал?

– С чего ты взял?

– Ты осунулся, похудел. Криво ухмыляешься, как будто тебя что-то гложет, глаза красные и не хотят смотреть прямо. В чем дело?

– Последние месяцы были самыми счастливыми в жизни твоего брата, – выпалил я, однако Ноим пропустил это мимо ушей.

– Что-то с Лоймель?

– Она идет своим путем, ее муж своим.

– Проблемы в суде?

– Полно тебе, Ноим…

– Э, нет, я по лицу вижу, что дела плохи. Хочешь сказать, что у тебя все по-прежнему?

– А что, если нет?

– Что-то изменилось к худшему?

– Вряд ли.

– Хватит увиливать. Зачем тебе названый брат, если ты не делишься с ним своими заботами?

– Нет у него никаких забот.

– Что ж, прекрасно. – Ноим отстал, но весь вечер и за утренним завтраком продолжал всматриваться в меня. Мне никогда не удавалось что-то от него скрыть. За голубым вином мы говорили об урожае в Салле, о налоговой реформе Стиррона, о новых пограничных конфликтах между Саллой и Гленом, которые впоследствии стоили жизни моей сестре, и он наблюдал за мной. С нами обедала Халум, мы говорили о нашем детстве, и он наблюдал за мной. Он флиртовал с Лоймель и не сводил с меня глаз. Его тревога передавалась и мне. Я боялся, что скоро он начнет расспрашивать обо мне Халум и Лоймель, что они тоже насторожатся – и мог ли я скрывать от него то, что стало для меня смыслом жизни? Вечером второго дня, когда все уже улеглись, я повел Ноима в свой кабинет, показал тайник с порошком и спросил, слышал ли он о сумарском наркотике. Он сказал, что не слышал, и я вкратце рассказал, как тот действует.

Ноим потемнел, призадумался и спросил:

– Часто ли ты им пользовался?

– На сегодняшний день одиннадцать раз.

– Одиннадцать… Зачем, Киннал?!

– Чтобы познать себя, делясь им с другими.

Ноим хохотнул коротко, почти фыркнул.

– Через самообнажение, Киннал?

– Мало ли что человеку втемяшится в наши годы.

– И с кем же ты играл в это?

– Ты их не знаешь. Все они маннеране, любители приключений, не боящиеся рискнуть.

– Лоймель тоже?

Тут уже фыркнул я.

– Ну уж нет! Она вообще ничего не знает.

– А Халум?

Я покачал головой.

– Духу не хватило ей предложить. От нее он тоже скрывает. Она так невинна, ее так легко ранить. Грустно это, Ноим, когда приходится скрывать такие волшебные, чудесные вещи от названой сестры.

– Как и от названого брата, – едко заметил он.

– Ты бы узнал со временем. Тебе бы предложили попробовать.

– По-твоему, я захотел бы? – вспыхнул он.

Его намеренная грубость вызвала у меня лишь улыбку.

– Хочется надеяться, что твой названый брат захочет разделить с тобой все, что ты испытал. Сейчас между нами нет понимания, потому что один много раз бывал там, где еще не бывал другой. Ты сам это видишь.

Ноим медлил на краю бездны, покусывая губы и теребя уши. Я видел его мысли столь же ясно, как если бы уже принял с ним свой наркотик. С одной стороны, он тревожился, что я отошел от Завета и могу поплатиться за это как душевными муками, так и свободой. С другой – его разбирало любопытство, и он говорил себе, что самообнажение с названым братом не такой уж и грех. Была тут и зависть, что подвердилось позже, когда мне открылась его душа.

Несколько дней мы об этом не говорили. Он ходил со мной в суд и восхищался тем, как я решаю дела государственной важности. Видел, как почтительны со мной клерки, и фамильярность Ульмана вызвала у него подозрения. Мы распили немало бутылок со Швейцем и толковали под хмельком о религии. «Всю свою жизнь я пытался найти причину, которая позволила бы мне поверить в иррациональное», – сказал Швейц, и Ноим заметил, что землянин иногда позволяет себе грубые выражения. Мы обедали в роскошном загородном доме с маленькими, изящными маннеранскими аристократами и их красивыми молодыми женами. Изнеженные герцоги и бароны раздражали Ноима разговорами о коммерческих сделках и драгоцен– ных камнях, а когда речь зашла о южном наркотике, распечатывающим умы, который будто бы появился в столице, он помрачнел еще больше. Я выразил удивление, Ноим сверкнул на меня глазами, дивясь моему лицемерию, и даже не пригубил прославленную маннеранскую брагу. Назавтра мы пошли в Каменный Собор – не исповедаться, а просто посмотреть на реликвии: Ноима стали интересовать древности. Мимо прошел Джидд со странной улыбкой, и Ноим тут же предположил, что я и посредника втянул в свои крамольные измышления. Его явно подмывало вернуться к прежнему разговору, но он не решался, а я не делал попыток возобновить эту тему. Лишь накануне отъезда он наконец отважился.

– Это твое зелье…

Он сказал, что не может считаться моим названым братом, пока его не попробует. Эти слова дались ему нелегко. Он так ерзал, что измял свой элегантный наряд и на его верхней губе выступила испарина. Мы нашли уголок, куда никто не мог вторгнуться, и я смешал порошок с вином. Ноим, взяв бокал, улыбнулся мне с прежней хитринкой и дерзостью, но рука у него так тряслась, что он чуть не пролил напиток. Наркотик подействовал быстро. Ночь была сырая, над городом и предместьями висел тяжелый туман, и мне мерещилось, что он проникает через приоткрытое окно в нашу комнату, я видел, как его пальцы пульсируют между мной и Ноимом. Ноима встревожили первые признаки вхождения в транс, но я объяснил ему, что так и должно быть – двойное сердцебиение, ватные мозги и высокий ноющий звук. Затем мы открылись. Я видел не только Ноима, но и его мнение о себе, отягощенное стыдом и презрением: он люто ненавидел свои воображаемые пороки, обвиняя себя в лености, недисциплинированности, недостатке честолюбия, безверии, пренебрежении к долгу, в физической и моральной слабости. Я не понимал, почему он так себя видит: ведь тут же присутствовал настоящий Ноим, трезво мыслящий, преданный своим близким, нетерпимый к глупости, проницательный, страстный и энергичный. Контраст между настоящим и воображаемым Ноимом поражал: похоже, он верно судил обо всем, кроме себя самого. Во время сеансов я видел такое расхождение практически во всех, кроме Швейца, которому не внушали самоотречение с детства, но в Ноиме оно проявилось резче, чем в ком бы то ни было.