Объект «Зеро» - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Волков cтр.№ 62

– Действительно, редкое великодушие, – пробормотал я. – Хитер этот свободный император. Сычев, Сычев… Погоди, Зиг, а Лускус? Он не мог не быть в курсе всех приготовлений желторобников!

– В том-то и дело, – грустно улыбнулся Шерхель. – Я вообще думаю, что без участия этого человека у свободников ничего бы не получилось…

– Ты хочешь сказать?..

– Я уже сказал, Клим. Твой Лускус – предатель. Точнее, даже не предатель, а вражеский агент. И именно поэтому к тебе сейчас такое… как бы помягче выразиться… настороженное отношение, ведь вы дружили, и он помогал тебе.

Я опустил голову. «Вот, значит, как. Но если Лускус – это тот самый Меченый, о котором говорил перед смертью Игорь Макаров, то вся история приобретает куда более интересный оборот…»

– Ружье, висящее на стене, обязательно должно выстрелить, понимаешь? Это закон, придуманный не нами и не в наше время, – сказал между тем Шерхель.

– Ага, конечно. Но ты не учитываешь одну важную деталь: этот, как ты говоришь, закон был придуман во времена, когда люди еще не додумались сделать висящее на стене ружье предметом интерьера. Предметом, который стрелять не может в принципе, – ответил я.

Немец хотел возразить, но, пожевав губами, только махнул рукой. Мы помолчали, какое-то время посидели в тишине. Наконец я не выдержал:

– Зиг, ну их всех к бесу. Что было дальше?

И Шерхель продолжил свой рассказ:

– Поначалу они нас не трогали. А потом началось – набеги, диверсии, похищения детей…

– А детей-то зачем?

– Все просто. Они похитили двадцать семь малышей, и Сычев объявил: если родители хотят увидеть своих чад живыми и здоровыми, то должны переселиться на территорию империи и принять имперское подданство.

– И что? Вы отпустили родителей?

– Конечно. Тут и обсуждать было нечего, – Шерхель махнул рукой. – Да что там говорить! Чжао Жэнь им ракеты делает, у них теперь армия в шесть раз больше нашей. Кавалерия, пехота, передвижные ракетные батареи… Мы, конечно, тоже без дела не сидим, но расклад не в нашу пользу. Сильно не в нашу. Был момент, года полтора назад, когда мы закрепились в степи, создали несколько укрепленных поселений, вышли к океану, начали строить сеть дорог, видел небось. Бронепоезда вон построили, взрывчатку мощную научились делать…

– А порох? Если бы у нас был порох, то…

– Знаю, знаю! Если бы у мельника были рога, он был бы чертом. – Зигфрид вернулся к столу. – Да, мы теоретически можем скопировать и наладить производство пулевых винтовок. И свои образцы разработать – тоже не проблема. А вот порох… Не дается он нам. Смешно, шайсе, очень смешно! Мы не в состоянии вновь изобрести то, что на Земле изобрели чуть ли не до нашей эры.

– Погоди, Зиг. Я же явственно видел пушки на бронепоезде! Они чем, святым духом стреляют?

Шерхель иронически посмотрел на меня, отхлебнул из стакана, утер выступившие слезы и ответил:

– Это паровые пушки, Клим. Стреляют разрывными снарядами, которые выталкиваются из ствола паром. Бьют по максимуму на пять сотен шагов. Оружие неплохое, но с ракетами свободников не сравнить.

– А как же…

– Слушай! – перебил меня немец. – Я устал. Я устал говорить и устал вспоминать. Давай напьемся, а? Надеремся, как настоящие швабы, будем орать песни и топать ногами! Не могу я больше говорить обо всем об этом. В дерьме мы. По уши. И точка.

Я посмотрел ему в глаза и кивнул:

– Давай, Зиг. Давай напьемся и будем орать песни. Наливай!

И мы наливали. И пили. И пели. И говорили, и разговор наш всякий раз возвращался к одному – что делать? Мы спорили, орали друг на друга и едва не подрались, а может, и подрались…

…Часа через три, когда запасы шнапса истощились, мы собрались покинуть гостеприимный кабинет Шерхеля.

– Ночевать будешь у меня, – заплетающимся языком прошамкал Зигфрид.

– А как же… – я указал на мирно похрапывающего на диване Цендоржа.

– О твоей желтопузой обезьяне позаботится Грета, – похабно ухмыльнулся Шерхель.

– Дурак ты! Цендорж мне жиз… жизнь спас! – гораздо громче, чем надо, сказал я. – Из… извинись немедленно!

– Ах, простите меня великодушно, желтопузая обезьяна! – Немец бухнулся на колени и церемонно поклонился спящему Цендоржу. Я было наладился дать ему по шее, но вот дал ли? В памяти моей тут зияет обширный провал, а следующее «включение» происходит уже в доме Шерхеля. Я, практически трезвый, в гордом одиночестве сижу на балконе, смотрю на серебряный диск Аконита, и в голове моей, как мошкара у лампы, толкутся злые и невеселые мысли.

Я никогда не верил в плохое. Весь мой жизненный опыт встает на дыбы, когда я впадаю в уныние. Я верю в лучшее, верю в удачу, в сказку, в чудо, наконец.

Когда наш посадочный модуль падал в бирюзовый воздушный океан Медеи, когда меня, оглушенного, со сломанной ногой, тащил прочь от горящего модуля Лускус, когда я валялся в бреду между жизнью и смертью, а ногу раздирала адская боль, когда над нашей колонией нависла угроза голода, когда хрустальные черви пошли через Перевал, готовые пожрать всех, когда мы ползли по горным сыпучим снегам, когда хоронили Игоря – словом, во все те моменты, когда безносая стояла за моим левым плечом с занесенной косой, я верил в лучшее.

Но всему на свете есть предел. Ничто не вечно, и даже само время когда-нибудь закончит свой неумолимый бег. Наверное, тогда и наступит конец света, Армагеддон, Рагнарек, Дагор Дагоррат.

Лично для меня он наступил вот сейчас. С тех пор, как я очутился на Медее, в череде этих опаленных безжалостным светом Эос дней и осененных призрачным Аконитом ночей, я беспрестанно надеялся и верил в благополучный исход.

Всё. Веры больше нет, как нет и надежды. Мы стоим на самом краю пропасти, и даже не нужно делать последнего шага – узкая полоска земли, отделяющая нас от бездны, сама собой осыпается, приближая нас к роковой развязке.

Чтобы выжить, нам придется шагнуть назад. Логика событий неумолима. Мы, люди с планеты Земля, мнящие себя венцом творения, природного ли, божьего ли – не суть, ныне поставлены перед выбором: или погибнуть такими, как мы есть, или попытаться выжить ценой деградации, ценой возврата в жуткое, первобытное прошлое, где прав тот, кто сильнее, где человек человеку всегда волк.

И мы понимаем, что в конечном итоге самый сильный волк пожрет остальных волков и станет властелином над овцами. Но сможет ли он, почувствовавший, а то и полюбивший вкус мяса и крови, остановиться и стать для овец добрым пастырем?

Нет. Я уверен – такое невозможно. А значит, он начнет терзать овец со всей новоприобретенной яростью, терзать до тех пор, покуда они сами не превратятся в волков и не набросятся на своего мучителя. А затем все повторится вновь, а потом еще и еще раз, до тех пор, пока Медея вновь не станет необитаемой планетой.