Право на жизнь. История смертной казни - читать онлайн книгу. Автор: Тамара Эйдельман cтр.№ 34

Все это нагромождение наказаний становится еще более страшным из-за старательных разъяснений, которые давались, очевидно, в тех случаях, когда даже Петру было ясно, что статья вызовет недоумение, ужас – или будет попросту непонятна. При этом ясно видно: казнили не только за дела, но и за слова, и за неосуществленные намерения, и за недоносительство. Никакие дружеские или родственные связи не могли считаться смягчающим обстоятельством: интересы государства – ничем не побиваемый козырь.

В середине XVIII века в России начались интересные перемены, совершенно не похожие на общее ужесточение уголовного законодательства, происходившее в тот момент на Западе. Как ни странно, в жестокой крепостнической России сфера применения смертной казни стала резко сужаться.

Елизавета Петровна, которую часто описывали – и описывают – как недалекую, но исключительно добродушную женщину, под маской милосердия, мягкости и доброты скрывала довольно неприятный характер. Она была завистлива, давала волю бурным вспышкам гнева – и проявлялось это не только в отношении к прислуге или ближнему кругу.

Придя к власти в 1742 году и арестовав своих политических противников – Миниха, Остермана и других, она не казнила их, что, безусловно, было проявлением милосердия, но при этом приказала разыграть мрачный спектакль. Осужденных привезли на место казни, где уже все было приготовлено для мучительного колесования. После этого Остерману заявили, что государыня заменяет колесование обезглавливанием. Помилование и замена казни каторгой как Остерману, которого первым возвели на эшафот, так и остальным осужденным были объявлены в самый последний момент, чтобы они полностью прочувствовали, что могло бы с ними быть, если бы не милосердие Елизаветы.

Точно так же не были казнены и члены Брауншвейгского семейства – Анна Леопольдовна, ее муж Антон Брауншвейгский и даже их сын, крошечный император Иван Антонович, представлявший наибольшую опасность для новой власти. Впрочем, содержать мальчика в ссылке в том же доме, что и его родители, но не давать им видеться и даже скрывать от них присутствие их ребенка – это тоже решение Елизаветы.

Можно вспомнить ее злопамятность и в деле Лопухиных, когда светских дам и их мужей пытали, в общем-то, только за то, что они много болтали (вот оно снова – наказание за слова), а может быть, просто потому, что императрица усмотрела в нарядах и прическах Натальи Лопухиной попытку соперничества. После долгого следствия несчастных, обвиненных в заговоре, приговорили к колесованию, а затем «всего лишь» били кнутом, вырвали языки, конфисковали имущество и сослали в Сибирь – такая вот расплата за розу в волосах у Лопухиной, с которой, похоже, началась немилость государыни. Не совсем понятно, били ли кнутом также проходившую по делу 19-летнюю беременную Софию Лилиенфельд. Обычно считается, что нет, хотя Елизавета и оставила на бумаге, где предлагалось сначала дать несчастной родить, а потом уже пороть ее, злобную надпись: «Плутоф наипаче желеть не для чего, лучше чтоб и век их не слыхать, нежели еще от них плодоф ждать».

Но все эти «не доведенные до конца» казни можно списать на острую борьбу за власть и страх Елизаветы перед возможным заговором.

Однако помимо этого она приказывала жестоко преследовать всех нехристиан, и в местах, где жили староверы, опять начались самосожжения – конечно же, это не казни, но действия людей, доведенных до отчаяния. Из России были изгнаны евреи, включая даже доктора, лечившего саму императрицу. Да и вообще, как пишет Е. В. Анисимов, «эта милая красавица, всегда демонстрировавшая свое "природное матернее великодушие", писала начальнику Тайной канцелярии указы о допросах и пытках так отрывисто, сурово и по-деловому жестоко, как некогда писал свои указы шефу тайной полиции ее отец» ^[92].

Но в то же время Елизавета – не самая злобная, но, безусловно, и не самая добрая и уж тем более не самая просвещенная из российских правителей – сделала то, что не пришло в голову никому из куда более ярких и умных европейских монархов XVIII века – уже в 1744 году, через три года после вступления на престол, она приказала приостановить исполнение смертных приговоров и отправлять каждый из них на ее личное утверждение. После этого в течение почти двадцати лет ее правления продолжалась борьба императрицы с окружением. Сенат регулярно подавал ей представления, намекая на то, что надо бы смертную казнь все-таки произвести, а императрица упорно отказывалась.

Доводы, приводившиеся сенаторами, напоминают все то, что говорится и сегодня: «Сенаторы попытались урезонить императрицу и выдвинули сразу несколько аргументов против моратория на смертную казнь. Во-первых, они полагали, что число всех этих оставленных в живых воров, разбойников, убийц и фальшивомонетчиков будет неуклонно расти. Армию преступников крайне сложно удержать в повиновении, начнутся побеги, наказания несчастных караульщиков и разорение порядочных подданных. Во-вторых, сами эти подданные, увидев безнаказанность, будут склонны к злодействам, а войска к непослушанию. Наконец, по мнению сенаторов, пагубное милосердие шло вразрез с традицией русского законодательства и особенно со строгими государственными установлениями "родителя" царствующей государыни, "блаженного и вечно достойного памяти Петра Великого", который "смертные вины" карал жестокими казнями» ^[93].

Мы видим здесь приводящийся и сегодня аргумент экономический: а как же всех этих убийц содержать, деньги государственные на них тратить? – аргумент юридический: отменив смертную казнь, развяжем руки преступникам, которые ничего уже не будут бояться, – и, наконец, обращение к традиции: всегда так делали, а мы чем лучше? Специфичным для елизаветинского царствования был еще один довод: императрице (которая, как известно, не слишком любила заниматься государственными делами) придется тратить очень много времени на изучение смертных приговоров.

В другой раз предложили смертные приговоры дворян и купцов отправлять на утверждение, ну а хотя бы «подлых людей» казнить просто так. Но ни на какие предложения подобного рода Елизавета не соглашалась.

Мало того, в последние годы ее правления началась работа над созданием нового Уложения, которое должно было заменить Соборное. Увы, работа эта остановилась со смертью Елизаветы, но перед этим законодателям было дано четкое указание: «…перед началом работы комиссии над второй редакцией проекта кабинет-министр А. Олсуфьев словесно объявил, что "Ее Императорское Величество Высочайше повелеть соизволила в оном новосочиняемом уложении за подлежащие вины смертной казни не писать"» ^[94].

Если бы Елизавета прожила чуть дольше, то уже в XVIII веке Россия получила бы законодательство, где смертной казни не было бы вовсе – и это была бы совершенно уникальная ситуация.