Произнесенное зеленоглазым Пастырем стало, видимо, той последней каплей, которая переполнила чашу, — с Ильей случилась форменная истерика.
— Ха-ха… Ты… вы… ха-ха, серьезно, что ли, ха-ха-ха?! — задыхаясь от нервного, нездорового хохота, выкрикнул Илья.
— Если бы ты знал, живущий и смертный, как меня утомляют ваши эмоции! — покачал головой Удбурд, невозмутимо дождавшись, когда Илья отсмеется.
— Да как тут без эмоций-то, ха-ха! — Привалов тыльной стороной ладони вытер выступившие от смеха слезы. — Это ж надо такое залудить: саундтрек от «Чиполлино», ха-ха!
— Вы, живущие и смертные, не только не умны, но и слепы, глухи и бесчувственны. Порой вам удается создавать удивительные вещи, но вы сами не понимаете их цены, значимости и того, как их использовать, — совершенно серьезно сказал Пастырь.
— И что уж такого удивительного в музыке от детского мультика? — поинтересовался Илья.
— Она побуждает к победе! Да, да, не улыбайся, живущий и смертный! В ней живет ярость, бесстрашие, уверенность и сила! Хочешь победить — перед битвой слушай эту музыку.
— Ну дел а-а-а… — только и смог выговорить ошарашенный Илья, и в салоне джипа вновь воцарилось молчание.
Впереди замаячил дорожный указатель. На синем щите значилось: «Казань — 110 км».
— Еще минут сорок, как минимум, — ни к кому специально не обращаясь, произнес Илья.
Пастырь вновь вытащил свой марвел и улыбнулся — на этот раз глаза Черепа неярко тлели багровым.
— Приготовься! — Удбурд тронул Илью за плечо. — Сбавь скорость. Сейчас я открою проход в соседние измерения…
Сняв ногу с педали газа, Илья начал осторожно притормаживать. На скользкой дороге резкая остановка могла закончиться аварией.
Желтые конусы света от фар джипа начали неестественно искривляться, темные деревья, торчащие на обочине дороги, поплыли, задвигались, точно живые. Серый асфальт исчез, уступив место белесому туману, а вокруг машины закружились тусклые опаловые пятна, создававшие впечатление, что весь мир затянуло толстой полиэтиленовой пленкой.
— Прибавь! — властно скомандовал Удбурд. — И следи за дорогой.
Илья, скривившись, тем не менее послушно надавил на газ. Джип бросило вперед, и он влетел в опаловое пятно, разрывая его…
Кратковременное чувство падения сменилось тяжестью во всем теле. Машина вырвалась из пелены и буквально влетела на освещенную трассу. Илья едва успел вывернуть руль, разъехавшись со встречной «десяткой».
— Где это мы?
— Эта дорога ведет в объезд города Казани, — ровным, бесцветным голосом ответил Удбурд, по-прежнему вглядываясь в светящиеся глаза Черепа, — нам надо в центр, к старинной крепости… Ее называют кремлем… Торопись, живущий и смертный! Губивец уже близко… Очень близко…
* * *
Снежный шквал налетел на Казань внезапно. Вроде и близилась к концу самая длинная в году ночь, вроде и ветра особого не было, и атмосферное давление устойчиво держалась в пределах 750 миллиметров ртутного столба…
Подрабатывающий ночным дежурным на метеорологической станции Казанского университета второкурсник Ильяс Насыров, сняв показания с приборов, вернулся в помещение метеостанции, торопливо записал данные в журнал, погасил свет и бухнулся на продавленный несколькими поколениями его предшественников диван.
Он уснул мгновенно и не видел, как быстро побежали зеленые цифры, отображающие скорость ветра в окошечке электронного анемометра, как стремительно понизилось давление, а за окном, в стылой декабрьской тьме закружили невесть откуда взявшиеся крупные снежинки.
Ильяс был не единственным человеком, кого в ту ночь в центре старинного волжского города сковал необоримый сон. Уснули вахтеры и ночные сторожа в учреждениях, уснули охранники и милиционеры, и даже сотрудников Федеральной службы охраны, обязанных в любых условиях бдительно охранять правительственные здания Казанского кремля, унесло в страну Морфея прямо с боевых постов.
Свистел над белыми стенами и башнями, видевшими и набеги степной конницы во времена Ивана Грозного, и штурмующие сотни Пугачева, набирающий силу ветер. В броуновском беспорядочном хороводе плясали снежные вихри, и летел сквозь ночь и время бронзовый гигант Муса Джалиль, силящийся разорвать путы колючей проволоки…
— …Его даже не заставляли воевать против своих. Он должен был просто помочь немцам в работе по формированию «мусульманского легиона» в качестве переводчика… — Сергей Рыков задумчиво посмотрел на экран монитора, на котором отчетливо выделялся памятник, высящийся на заснеженной площади неподалеку от украшенной часами главной башни кремля.
— Я знаю. Он был казнен. По приказу фюрера ему отрубили голову, — спокойно сказал левый глаз Лиха.
Одноглазый стоял неподалеку от Рыкова, скрестив костлявые руки на впалой груди. Больше никого в ходовой рубке не было — экипаж и капитан «Серебряного орла» заняли места согласно боевому расписанию.
Аппаратура повисшего над центром Казани дирижабля изучала место предстоящей высадки. Окутанный голубоватой дымкой плазмы, невидимый для радаров ПВО воздушный корабль, напротив, видел и слышал все.
На экранах его РЛС четко светились отметки гражданских бортов, взлетающих и садящихся в казанском аэропорту, расположенном в сорока километрах от города. Сканеры выдавали на мониторы 3D-картинку пустынных улиц, прилегающих к кремлю, а тепловизоры четко отмечали все живые объекты в радиусе семи километров.
— Все шпят. — Одноглазый прошелся по рубке, щелкнул пальцами. — Пора, Губивец! Напершток ухоронен в Шпашшкой башне, в тайнике под механишмом чашов. Иди. Я прошлежу, чтобы вше было тихо…
— Может, ребят послать? — Сергей поежился, глядя на разгулявшуюся метель.
— Нет… — Лихо открыл рот, вперив в человека сверлящий взгляд своего единственного глаза: — Это должен шделать ты. Ты — и никто другой!
Рыков кивнул и, щелкнув ногтем по шишечке микрофона, отдал несколько коротких и четких команд:
— Егорыч! К высадке. Олег! Задействуй «Окоем» и посади Витю… Нет, лучше Арсения — пусть прикроет меня, если что. Все, конец связи!..
…«Серебряный орел» снизился и застыл над площадью, едва не касаясь черной раздутой бочиной звезды, венчающей снежно-белую Спасскую башню Казанского кремля. Часы на башне показывали четыре часа сорок семь минут.
Завыла гидравлика, и Сергей, стоявший в центре круглой площадки, невольно покрепче ухватился за низенькие перила. Надежность надежностью, а когда под тобой тридцать метров пустоты — у записного храбреца сердце ухнет в пятки.
Едва платформа со стоящим на ней человеком вышла из тела дирижабля, как злой волжский ветер тут же принялся атаковать непрошеного гостя. Он рвал одежду, кидал в лицо снег, норовил столкнуть, сбросить Рыкова с чуть покачивающейся площадки.
Натужно ревели двигатели, стараясь удерживать дирижабль на одном месте. Мощенная булыжником площадь приближалась медленно, но неотвратимо. Когда до земли осталось метра три, Сергей перемахнул через ограждение платформы и спрыгнул вниз.