V. - читать онлайн книгу. Автор: Томас Пинчон cтр.№ 112

Предполуденное время для моря, послеполуденное – для города. Несчастного, искореженного города. Он спускается к Марсамускетто, открытый солнечным лучам, лишенный каменного панциря домов – без крыш, без стен, без окон, – домов, которые прежде отбрасывали тени: с утра – на поверхность моря, а после полудня – на склон холма. Дети, похоже, шли за нами по пятам. Порой из-за обломков стен доносились их голоса, порой – только босоногий топоток и легкий свист пронесшихся теней. Время от времени нам было слышно, как они кого-то зовут с соседней улицы. Имени не разобрать из-за шума ветра, дующего с Гавани. Солнце медленно катилось к туче, вставшей у него на пути.

Кого они звали – Фаусто? Елену? Была ли наша дочка вместе с ними или бродила где-то одна по собственным делам? Мы шли своим путем, фугообразно двигаясь по линиям улиц, как будто исполняли фугу на тему любви, памяти или какого-то неясного настроения, которое всегда наступает постфактум, но в тот день никак не было связано с особенностью света или прикосновением пальцев к моей руке, пробудившим все пять чувств и даже больше…

«Печальный» – глупое слово. Свет не может или, по крайней мере, не должен быть печальным. Страшась оглянуться, словно опасаясь, что наши тени уйдут в сторону, спрячутся в сточной канаве или ускользнут е какую-нибудь щель, мы почти до вечера рыскали по Валлетте, как будто и впрямь искали что-то определенное.

Наконец – уже в сумерках – забрели в крошечный парк в самом центре города. Там в одном конце тихо поскрипывала на ветру крыша оркестрового павильона, каким-то чудом державшаяся на нескольких уцелевших опорах. Все это сооружение осело, птицы покинули свои гнезда под карнизом, и только из одного гнезда торчала головка какой-то птички, которая нисколько нас не испугалась, Бог весть что высматривая в полумраке. Она была похожа на чучело.

Только в этом садике мы очнулись, и здесь дети приблизились к нам. Неужели они весь день играли с нами в «кошки-мышки»? А все отголоски музыки исчезли вместе с щебетаньем птиц, и нам лишь чудится звучание вальса? Мы стояли возле кучи опилок и щепок на месте спиленного дерева. Кусты азалии поджидали нас в стороне от павильона, но ветер нес их аромат не оттуда, их благоухание доносилось из будущего и уходило в прошлое. Над нами притворно заботливо склонились высокие пальмы, отбрасывая ножевидные тени.

Похолодало. И солнце в конечном счете столкнулось с поджидавшей его тучей; к ней тут же со всех сторон устремились другие облака, которых мы прежде не замечали. Как будто ветры подули одновременно из всех тридцати двух направлений розы ветров, чтобы, столкнувшись в центре, образовать могучий смерч, который сможет поднять огненный шар и принести его в жертву – озарив пожаром основание Небес. Ножевидные тени растворились, остатки света и теней сливались в кислотной зелени всеобъемлющего сумеречного света. Огненный шар медленно скатывался вниз. Листья деревьев в парке начали скрестись друг о друга, как лапки цикад. Чем не музыка?

Елена вздрогнула, прижалась на секунду ко мне, затем, отпрянув, уселась на замусоренную траву. Я сел рядом. Должно быть, мы выглядели довольно странно: сидим, скукожившись от холодного ветра, и молча смотрим на павильон, как будто ожидая начала представления. Краем глазе мы заметили на деревьях детей. Мелькающие светлые пятна: может быть, лица, а может, трепещущие изнанкой листья – предвестники бури. Небо затянуло тучами, сгустился зеленый свет, в холодные онейрические глубины которого все глубже и все безнадежнее погружался остров Мальта и островок Фаусто и Елены.

О Господи, опять все та же дурацкая ситуация: резкое падение барометра, которого никто не ожидал; обманчивые видения, устраивающие засады на границе, где все должно быть спокойно; ужас перед незнакомой ступенькой на темной улице, которая казалась такой ровной. В тот день мы действительно спускались по ностальгическим ступеням памяти. Только вот куда они нас привели?

В парк, который мы уже никогда не сумеем отыскать.

Похоже, мы использовали Валлетту, чтобы заполнить пустоту внутри себя. Металл и камень не могут утолить голод. Мы сидели, вперив голодные глаза в полумрак, прислушиваясь к нервно трепетавшим листьям. Чем еще мы могли утолить голод? Только друг другом.

«Мне холодно», – сказала она по-мальтийски, но не придвинулась ближе. С английским на сегодня покончено. Мне хотелось спросить: Елена, чего мы ждем – когда окончательно испортится погода или когда заговорят деревья и мертвые дома? Но вместо этого спросил: «Что-то не так?» Она покачала головой. Скользнула взглядом по земле к поскрипывающему павильону.

Чем больше я изучал ее лицо – трепещущие темные волосы, чуть раскосые глаза, веснушки, сходящие на нет в зеленоватом свечении этого дня, – тем большую испытывал тревогу. Мне хотелось протестовать, но некому было высказать свой протест. Возможно, я хотел заплакать, но не было слез – соленое море мы вставши чайкам и рыбацким судам, не вобрали в себя, как вобрали мы город.

Возникли у нее те же воспоминания об азалиях или ощущение того, что этот город – сплошной обман, вечно остающееся невыполненным обещание? Было ли у нас хоть что-то общее? Чем глубже все погружаюсь в сумерки, тем больше я сомневался. Я действительно – убеждал я себя – люблю эту женщину всеми силами души, способствующими любви и обеспечивающими любовь вообще, но здесь предполагалась любовь в сгущающемся мраке – надо было с чем-то расстаться, не зная точно, сколько утрачено и сколько можно получить взамен. Я даже не знал, видит ли она тот же самый павильон, что и я, слышит ли те же детские голоса в зарослях нашего парка, здесь ли она вообще или, как Паола – Господи, уже не наша дочка, но дитя Валлетты, – бродит одна дрожащей тенью на какой-нибудь улице, где свет так ярок, а горизонт так ясен, что можно с уверенностью сказать: это улица, сотворенная тоской по прошлому, ностальгией по той Мальте, какой она когда-то была, но какой уже никогда не будет вновь!

Пальмовые листья терлись друг о друга, истончаясь до нитей и вплетаясь в зеленую материю света; ветви деревьев скрипели, листья цератоний, сухие как кожа, тряслись на ветру. Как будто что-то готовилось за деревьями, что-то готовилось в небе. Все эти содрогания вокруг нас, нарастая, грозили бедой и шумели громче, чем дети или призраки детей. Страшась вглядеться в темноту, мы пялились на павильон, хотя одному Богу известно, что там могло возникнуть.

Ее ногти, сломанные от перетаскивания трупов, впивались в мою руку там, где рукав рубашки был закатан. Она надавила больнее, и наши головы медленно, словно у кукол, повернулись, чтобы встретиться взглядами. В сумерках ее глаза стали огромными и подернулись пеленой. Я старался глядеть на белки этих глаз, как мы смотрим на поля страницы, чтобы ненароком не прочитать текст в черноте радужной оболочки. Может, ночь вокруг нас готовилась вступить в свои права? Нечто подобное ночи прокралось сюда и сейчас обретало очертания в глазах, которые совсем недавно отражали солнце, белые барашки волн, настоящих детей.