Завещание ночи - читать онлайн книгу. Автор: Кирилл Бенедиктов cтр.№ 22

И тут Лопухин отколол странную штуку. Он поднял голову, посмотрел на нас ясным взором и произнес необычайно твердым голосом:

— Нет, Наташа. Я вовсе не такой уж умный. По-моему, я просто дурак. Он повернулся и вышел из комнаты. Наташа вопросительно посмотрела на меня. Я поднял брови.

— Он всегда был чересчур самокритичен.

Через минуту ДД вернулся в комнату с подносом в руках. На подносе стояла оплетенная бутылка вина, бокалы и две большие зеленые свечи в заплывших воском канделябрах.

— Как здорово! — с придыханием сказала Наташа.

Вот чего я не могу понять в женщинах, — и, наверное, не пойму никогда, — почему они так часто стараются выглядеть глупее, чем есть на самом деле?

— Еще минуточку, — попросил Лопухин, передавая мне поднос. — Где-то, кажется, были конфеты…

Пока я расставлял принесенное им хозяйство на широкой поверхности стола, явились и конфеты — «трюфели» в граненой хрустальной вазочке. Чиркнула спичка, ДД потянул за витой шнур, и комната из мрачной и необжитой тут же стала действительно уютной и таинственной. Темнота съела жуткое пустое пространство над головой, и свечи очертили тонкий размытый круг на расстоянии метра от стола.

Лопухин довольно умело откупорил бутылку и разлил по бокалам вино. Это было настоящее кьянти, ароматное и терпкое.

— Дима, — спросила Наташа, — можно, я заберусь на тахту? Прежде чем он успел пробормотать: «Конечно, конечно, разумеется».

Наташа была уже там, свернулась клубочком и почти пропала в густой тени. Я протянул ей вино. Из тени появилась золотистая рука, взяла бокал и спряталась снова.

Лопухин провозгласил:

— За встречу!

Мы выпили. Вино действительно было отменное.

— Дима, вы обещали спеть, — напомнила из темноты Наташа. — У вас еще не пропало настроение?

— Ничуть, — ответил Лопухин, резво вскакивая со стула. Кажется, он снова стал прежним восторженным лопушком. — Боюсь, правда, мой репертуар покажется вам скучным. Это ведь в основном полевые археологические песни, они сочиняются и поются зачастую прямо на раскопах, и тематика у них, как правило, историческая…

— Очень интересно, — заявила Наташа. — Никогда в жизни такого не слышала.

— Тогда слушайте, — улыбнулся Лопухин, взял гитару и начал перебирать струны, глядя на пламя свечи:

За Танаисом-рекой, эх, рекой,

Скифы пьют-гуляют, э-эй,

Потерял грек покой, грек покой,

Скифы пьют-гуляют.

Степь донская широка, широка —

Все Причерноморье, э-эй,

Повстречаю грека я, да грека я,

Во широком поле…

Это действительно была старая песня евпаторийской экспедиции, когда-то давным-давно я слышал ее, но потом, разумеется, забыл, и теперь неожиданно вспомнилась мне наша археологическая практика после первого курса, выгоревшие на солнце рыжие развалины Херсонеса, костры на берегу невидимого ночного моря, переборы гитары и прочая романтическая дребедень, казавшаяся тогда единственно прекрасной и стоящей штукой в мире.

Выпью критского вина, эх, вина,

— заливался меж тем Лопухин, —

Не смешав с водою, э-эй,

Загуляю до утра, до утра

С гетерой молодою…

Я представил себе загулявшего с гетерой ДД и улыбнулся в темноте. Затея с вечером, как ни странно, начинала мне нравиться.

Когда Лопухин закончил петь, я налил каждому по второму бокалу вина. В эту минуту громко хлопнула входная дверь, по полу ощутимо потянуло сквозняком и в коридоре зацокали о паркет твердые когти. В комнату ворвалась огромная, белая с рыжим собака и, лая, кинулась к нам.

Поскольку никто не предупредил меня о размерах лучшего друга семейства Лопухиных, а память о чудовище из Малаховки была еще свежа, то я среагировал на появление собаки довольно своеобразно. Проще говоря, я необыкновенно быстро и ловко вспрыгнул на письменный стол, ухитрившись при этом не сбить ни одной свечи и не опрокинуть ни одного бокала.

— Ты что, Ким? — удивился ДД. — Это же Дарий, он добрый… Добрый Дарий оскалил клыки и заворчал, напоминая, что собаки не любят, когда их боятся. Я осторожно слез со стола и потрепал Дария по холке.

— Хороший пес, — сказал я, наливая себе вина. — Только очень резвый.

— Никогда не думала, что ты боишься собак, — странным тоном произнесла в темноте Наташа. — Что это за порода, Дима?

— Московская сторожевая, — ДД повалил Дария на пол и стал почесывать его мягкий живот. — Он молодой совсем, ему чуть больше года… Дарька, Дарька, что же ты гостей так пугаешь…

— Дмитрий Дмитриевич, — сказал я деревянным голосом, — а у вас не найдется, случаем, чего-нибудь еще выпить?

ДД растерянно повертел в руках пустую бутылку.

— Да, — произнес он после короткого раздумья. — Да, кажется… Сейчас посмотрю…

Он встал и вышел. Дарий направился за ним. Я обернулся к Наташе.

— Послушай, Натуль, я совсем не боюсь собак… Просто вышло так, что на днях меня сильно покусал один пес… ну, те царапины, которые ты видела… и теперь я… — тут я замялся.

Никогда не надо оправдываться. И уж совсем никогда не надо оправдываться, запинаясь. Потому что стоило мне сделать паузу, как Наташа тут же сказала:

— И теперь ты их боишься. Включая щенков.

Она протянула руку и взяла гитару. Струны тихонько запели в темноте. Лица Наташи я не видел, но голос ее мне не понравился.

В результате я напился. Вторая бутылка, принесенная ДД, оказалась хорошим ликерным вином, рюмочку которого обычно цедят весь вечер. Я покончил с ней за час, заплатив за это невыносимо-сладким привкусом во рту. Поскольку ДД главным образом пел, а не пил, а Наташа к своей рюмке притронулась раз или два, можно смело сказать, что бутылку я сделал в одиночку.

Я сидел, отодвинувшись вместе со своим стулом в глухую тень, почти в самый дальний угол Димкиного кабинета, и меланхолично перебирал шерсть на загривке разлегшегося у моих ног Дария.

Сначала пес лежал неподвижно, а потом я почувствовал, как что-то мокрое и шершавое коснулось моей ладони — Дарий лизнул мне руку.

— Спасибо, дружище, — шепнул я. — Ты один меня понимаешь.

Я потянулся за бутылкой, посмотреть, не осталось ли еще какой малости на донышке, и уронил свечу. Это был плохой признак.

— Пойду умоюсь, — сообщил я, поднимаясь.

ДД повел грифом гитары в сторону, давая мне дорогу.

— Давно пора, — язвительно сказала с тахты Наташа. Приговаривая «смейтесь, смейтесь», я выбрался в коридор и отправился в ванную. Ванной почему-то нигде не было: сначала я попал в кухню, а затем надолго остановился в раздумье перед неплотно прикрытыми дверьми полупрозрачного стекла, за которыми неразборчиво бубнили незнакомые голоса. Хотя нет — один голос, переливающийся из тональности в тональность изменчивый голос-хамелеон, я узнал. Узнал — и замер, боясь выдать себя нечаянным скрипом половиц. Голос говорил: