Люблю тебя, мама. Мои родители – маньяки Фред и Розмари Уэст - читать онлайн книгу. Автор: Нил Маккей, Мэй Уэст cтр.№ 67

По тону некоторых ее писем об этом нельзя было догадаться; бывало, она писала о своей работе по изготовлению игрушек. Иногда, читая описание ее дня, можно было представить, что она находится не в тюрьме, а на некой фабрике или в далекой коммуне:

Время так быстро бежит, я встаю утром, принимаю душ, быстро выпиваю чашку чая и иду на работу. Возвращаюсь в свой блок около двенадцати дня, обедаю, забираю почту, пью кофе и курю с девчонками. Иногда пробую добраться до стиральной машины (это удается не всегда), но не успеваю и глазом моргнуть, как нужно возвращаться на работу! Прихожу обратно я в четыре, снова пью кофе, снова курю с девчонками, узнаю все последние новости, завариваю чай. Потом иду в зал с 17:15 до 18:15, затем еще одна чашка и сигарета (может, еще кто-то что-нибудь смешное расскажет), и до отбоя остается всего час!

Она ходила слушать разные лекции, по воскресеньям посещала церковь, «благодарила Бога за своих чудесных детей и прекрасных внуков!» и даже говорила со священником. Однако я часто думаю, что тон этих писем она выбирала, чтобы нарисовать красивую картинку ради моего спокойствия, а может, чтобы убедить себя в том, что все хорошо. Я знала, с каким успехом она может игнорировать реальность происходящего, и определенные нюансы, раскрывавшиеся во время свиданий или чтения других писем, создавали совсем другой образ. Через несколько лет ее заключения тюрьмой стал заведовать новый начальник, при котором режим стал еще строже, а вдобавок мама почувствовала к себе особенное отношение со стороны работников тюрьмы:

Ко мне относятся с еще большим презрением, чем всегда, в основном потому, что я так и буду настаивать на своей невиновности и никогда не соглашусь с этими обвинениями. Я не смирюсь, не стану сидеть и мило болтать с ними, не буду плохо себя вести, не буду доносить на других… Они не знают, что еще сделать со мной. А так как мне сказали, что я никогда не выйду на свободу, то они не могут угрожать мне тем, что увеличат мне срок или не выпустят! Им не удается наказывать меня за непослушание, потому что я просто всегда выполняю все правила, и поэтому они поступают со мной единственным способом, который у них остался, – проявляют полнейшее презрение! Совсем недавно меня подвергли ужасающим обыскам, вот поэтому мне и пришлось отправить все свои вещи тебе. Большую часть вещей я отдала после первого обыска, и в результате за мной установили круглосуточную слежку. Они сказали, что я странно себя веду. Это я-то веду себя странно?!

Из-за того, что она была заключенной категории A, ее камера подвергалась особо дотошному обыску, собаки обнюхивали все ее вещи, ее это очень расстраивало и злило. Однажды, пока шел этот обыск, ей пришлось ночевать с другим заключенным, а этого до тех пор никогда не происходило у тех, кто получил категорию A. Она сказала, что ей даже пришлось выпустить попугайчиков, потому что тот обыск был очень страшным. По сути, это звучало так, что при новом начальнике изменилось очень много правил, и вся тяжесть этих перемен легла на ее плечи, а ей это не нравилось – раньше она чувствовала себя в тюрьме гораздо спокойнее.

Мои визиты к маме обычно происходили довольно часто и регулярно, и поэтому я начинала беспокоиться, если возникала какая-то задержка в нашем с ней общении или если я долго не получала ордер на посещение тюрьмы. Я была уверена, что другие заключенные имели что-то против нее, а если она пыталась огрызаться в ответ на нападки, тюремное начальство начинало сильно усложнять ей жизнь. Я знала, что мама никогда не лезла за словом в карман, а то и могла физически дать сдачи, если чувствовала, что ее травят. Она также была убеждена, что начальство понимает – из-за того, что доказательства против нее на суде почти все были косвенными, она в конечном счете сможет успешно подать апелляцию и таким образом добиться отмены приговора. Именно в этом она видела причину такого пристального надзора – ее почта и телефонные звонки внимательно проверялись, а возможно, даже в камере стояло подслушивающее устройство. Иногда, когда я покидала тюрьму после свидания, работники даже спрашивали, призналась ли мама в чем-нибудь «интересном».

Между тем во внешнем мире у меня тоже начинался очередной непростой период в жизни. Мне исполнилось тридцать лет, с Крисом я была вместе уже пять лет, но наши отношения начали разваливаться. Отчасти это было из-за нашей разницы в возрасте, но по большому счету, нам стало очевидно, что у каждого из нас была своя тяжелая история (у меня непростая семья, у него серьезная болезнь), и именно она дала развитие нашим отношениям, а не какие-то более конструктивные причины. В довершение всего я захотела большей независимости, и он тоже почувствовал, что хочет изменить свою жизнь (путешествовать, проводить выходные с друзьями), так как чувствует себя уже достаточно уверенно для этого. Он был любящим человеком, превосходно вел себя с Эми, и это только усложняло нашу ситуацию, но нехотя мы приняли взаимное решение разойтись.

Расставание прошло мирно, и мы впоследствии остались друзьями, это очень помогло, потому что в результате мне снова пришлось начинать с нуля. Я съехала из дома Криса, нашла квартиру в соседнем городке, благодаря этому мне удалось сохранить свою работу, а Эми осталась в той же школе, однако я очень хотела обладать тем, что есть у других людей: уютным домом, стабильными счастливыми отношениями, ощущением, что прошлое не всегда будет догонять меня и разрушать мое настоящее.

Я очень старалась быть хорошей одинокой матерью. Я свозила Эми в парижский Диснейленд. Это оказалось для меня большим шагом. Я никогда раньше не любила активный отдых на выходных, предпочитая проводить время вне работы дома, и я еще никогда не бывала за границей. Я чувствовала гордость за себя в результате этой поездки, хотя всего лишь сделала то, что другие родители постоянно делают для своих детей. Однако у меня оставалось чувство, что я не даю Эми то, что она заслуживает в своей жизни, к тому же в том, что родитель делит с ребенком очень маленькое пространство, было что-то психологически нездоровое. Возможно, я хотела встретить кого-то сильнее, чем была готова себе в этом признаться, и прошло не так уж много времени, прежде чем это случилось.

Его звали Ричард. Я встретила его в городском пабе. Как и Крис, он был старше меня – в этот раз на десять лет. Эти отношения оказались впоследствии большой ошибкой. По разным причинам из них не могло бы получиться ничего крепкого, но я не обращала внимания на тревожные сигналы с самого начала – особенно те, что я увидела в его контролирующем характере, – но я прыгнула в эти отношения, потому что была рада уже тому, что желанна.

Загвоздка заключалась в том, что я множество раз оказывалась благодарна мужчине уже только за то, что он выражает желание быть со мной. Я всегда чувствовала, что у меня незавидное положение просто потому, что я Уэст. Еще больше угнетало меня то, что некоторые мужчины, похоже, расценивали меня как любопытный сексуальный объект, интрижка на одну ночь, и даже воображали, что я знаю кое-какие приемы грязного секса, которым меня научила печально известная мать-проститутка.

Из-за всего этого мне приходилось принимать решения по поводу отношений, которые были основаны на моих потребностях в безопасности, а не на любви. Более взрослые мужчины, казалось, могли обеспечить мне эту безопасность, и все же, когда отношения начинались, я не была счастлива (да и мужчины тоже), потому что одной этой безопасности было мало для строительства крепкого союза. Так получилось и с Ричардом, а все еще осложнялось и тем фактом, что у него было две дочери, которые только-только вступили в подростковый возраст. С самого начала отношений мне предстояло сразу примерить на себя роль мачехи – а на тот момент я хотела сосредоточиться на том, чтобы быть лучшей матерью для своей собственной дочери.