Должно быть, возлюбленный угадал ее состояние и как-нибудь объяснил ее отсутствие, потому что никто не искал и не окликал Тэсс. В половине седьмого закатилось солнце, и по небу, словно вырвавшееся из гигантского горна, разлилось пламя, а с другой стороны вскоре взошла чудовищная луна, напоминающая тыкву. На фоне этой луны, изуродованные постоянной рубкой, ивы походили на щетинистых чудовищ. Тэсс вошла в дом и, не зажигая света, поднялась наверх.
Это было в среду. В четверг Энджел задумчиво посматривал на нее издали, но не подходил. Товарки ее по комнате, Мэриэн и две другие, казалось, догадывались, что решительный момент приближается, и, встречаясь с ней в спальне, не досаждали ей своими замечаниями. Миновала пятница; настала суббота. Завтра предстояло объяснение.
— Я не устою… скажу — «да»… выйду за него замуж… я ничего не могу поделать! — ревниво шептала она в ту ночь, прижимаясь горячим лицом к подушке, услышав, как одна из девушек бормочет во сне его имя. — Я никому не могу его уступить. Но это дурно по отношению к нему, это его убьет, когда он узнает! Сердце… о мое сердце…
29
— А ну-ка, угадайте, про кого я сегодня кое-что слыхал! — сказал фермер Крик, усаживаясь на следующее утро за завтрак и загадочно посматривая на жующих работников и работниц. — Ну, как вы думаете, про кого?
Двое-трое попытались угадать; миссис Крик молчала, так как ей уже все было известно.
— Да об этом шалопае и повесе Джеке Доллопе, — объявил Крик. — Он недавно женился на вдове.
— Джек Доллоп? Вот негодяй! — сказал кто-то из работников.
Тэсс Дарбейфилд тотчас же вспомнила это имя — имя человека, который обманул свою возлюбленную, а затем спрятался в маслобойку и был сурово наказан матерью молодой женщины.
— А он женился, как обещал, на дочери доблестной матроны? — рассеянно спросил Энджел Клэр, отрываясь от газеты, которую читал за отдельным столиком, куда упорно загоняла его миссис Крик из уважения к благородному его происхождению.
— Э, нет, сэр! Да и не собирался, — ответил фермер. — Как я уже сказал, он женился на вдове, а у нее как будто водились деньжата — фунтов пятьдесят годового дохода; на них-то он и целился. Повенчались они, не откладывая, а потом она ему объявила, что по выходе замуж теряет свои пятьдесят фунтов. Можете себе представить, как взбеленился парень! С тех пор живут они, как кошка с собакой. Поделом ему! Жаль только, что бедной женщине приходится еще хуже.
— Лучше бы она, глупая, сразу сказала ему, что дух ее первого мужа не даст ему покоя, — заметила миссис Крик.
— Да, пожалуй, — нерешительно отозвался хозяин мызы. — Ну да ведь вон оно как вышло. Она хотела жить своим домом и боялась, как бы он от нее не улизнул. А как по-вашему, девушки?
И он повернулся к работницам.
— Она должна была сказать ему по дороге в церковь, когда он уж вряд ли мог удрать, — заявила Мэриэн.
— Да, верно, — согласилась Изз.
— Конечно, она догадывалась, на что он метит, и должна была ему отказать! — порывисто воскликнула Рэтти.
— А ты что скажешь, моя милая? — обратился мистер Крик к Тэсс.
— Мне кажется, она должна была сказать ему всю правду… или отказать… не знаю, — пробормотала Тэсс; кусок хлеба символом застрял у нее в горле.
— Вот уж этого бы я не сделала! — объявила Бэк Нибс, одна из замужних работниц. — В любви, как на войне, все средства хороши. Я бы за него пошла, как и она; а посмей он меня хоть словом попрекнуть, почему я ему раньше не рассказала о первом муженьке, я бы его угостила скалкой. Парень он тщедушный, любая женщина с ним справится.
Взрыв смеха встретил эту шутку, и Тэсс заставила себя криво улыбнуться. То, что казалось им смешным, она воспринимала как трагедию и не могла слышать этот смех. Вскоре она встала из-за стола и, предчувствуя, что Клэр последует за ней, пошла по извилистой тропинке, тянувшейся вдоль берега оросительной канавы, которая привела ее к реке Вар. В верховьях реки работники срезали водоросли, и зеленая трава плыла мимо нее — движущиеся островки, на которых она могла, казалось, поместиться; длинные пучки водорослей обвивались вокруг свай, вбитых в дно, чтобы коровы не переходили реку вброд.
Да, вот что было особенно больно: вопрос, должна ли женщина поведать любимому историю своей жизни, был для нее тяжким крестом, а у других вызывал смех. Казалось, люди смеются над мученичеством.
— Тэсси! — раздалось за ее спиной, и Клэр, перепрыгнув через канаву, остановился подле нее. — Ты моя невеста, правда?
— Нет, нет, я не могу! Ради вас, мистер Клэр, ради вас я говорю «нет»!.
— Тэсс!
— И все-таки — нет! — повторила она.
Не ожидая ответа, он обнял было ее за талию, просунув руку под косу. (По воскресеньям девушки помоложе, в том числе и Тэсс, завтракали, не заколов кос, а потом, отправляясь в церковь, сооружали высокую прическу, которая в будние дни помешала бы доить коров.) Скажи она «да», он поцеловал бы ее — несомненно, таково было его намерение, — но ее решительный отказ заставил заговорить его чуткую совесть. Жизнь под одной кровлей и неизбежные встречи ставили ее как женщину в столь невыгодное положение, что он считал нечестным воздействовать на нее ласками, к которым не постеснялся бы прибегнуть, имей она возможность не встречаться с ним. Он не поцеловал ее и снял руку с ее талии.
Это все и решило. У Тэсс хватило сил отказать ему только благодаря рассказу мистера Крика о вдове; еще секунда — и ее сопротивление было бы сломлено. Но Энджел не сказал больше ни слова. Он ушел, и на лице его застыло выражение растерянности.
Встречались они ежедневно, но, быть может, реже, чем прежде. Так пролетели еще две-три недели. Был конец сентября. Тэсс по глазам Клэра угадывала, что он решился повторить свою просьбу.
Теперь он изменил свою тактику, словно убедившись в том, что отказ ее объясняется в конце концов лишь смущением и молодостью, — она испугана его предложением. Ее порывистые, уклончивые ответы, когда заходила об этом речь, подтверждали его догадку, и он повел другую игру: был очень неясен, но не прикасался к ней, ограничиваясь словами.
Клэр настойчиво добивался ее согласия и голос его звучал, как журчание молока; он ухаживал за ней, когда она доила коров, снимала сливки, сбивала масло, делала сыры, ходила на птичник или к поросившимся свиньям, — ни за одной доильщицей никогда так не ухаживали.
Тэсс знала, что силы ей изменят. Религиозное представление о какой-то моральной законности первого союза и добросовестное желание быть искренней не могли ее поддержать. Слишком горячо она его любила и видела в нем божество; хотя она была простой, необразованной девушкой, все лучшее в ней страстно жаждало его духовного руководства. Тэсс упорно твердила: «Я не могу быть его женой», но эти слова были пустым звуком. Они лишь доказывали ее неуверенность, ибо сознание своей силы в словах не нуждается. Звук его голоса, повторявшего ей все те же клятвы, переполнял ее радостью и страхом, и, добиваясь его отречения от нее, она больше всего на свете страшилась, что он подчинится.