Луны уже разошлись. Мир все еще сиял красками, но цвета смягчились и потеплели. Небо перестало завывать. Валия помогла мне подняться, и я спросил:
– Сработало?
Горло болело ужасно. Болели и мышцы, словно их расплющили и вылепили заново. Голос же больше не был грубым. Казалось, его тоже переделали.
– Рихальт, она здесь, – сказала Валия.
– Знаю.
– Она великолепная, – добавила Валия хриплым шепотом.
Я, едва держась на ногах, обернулся, чтобы увидеть силу, которую привел в мир.
Безымянная глядела на восток – маленькая, но выше, чем при жизни. Вся она была золотая, кончики ее длинных волос, струящихся по спине, ласкало нежное пламя. С Безымянной, чистой и цельной, сошли все шрамы, полученные при человеческой жизни. Одетая в голубое платье, элегантное, но скромное, она отчасти напоминала прежнюю Эзабет. И все же от живой женщины в ней ничего не сохранилось. Ни того воодушевления, ни острого ума, ни любви к миру, ни потребности его спасти. В Безымянной было не больше Эзабет, чем во мне теперешнем – Морока. Мы оторвались от прошлого, подожгли его и оставили догорать.
Безымянная повернулась к нам. Глаза ее оказались пустыми, заполненными только светом. Мне расхотелось смотреть в них. Светлая леди молчала, сцепив руки перед собой.
Нас накрыла тень, раздалось хлопанье множества крыльев. Стая воронов опустилась на низкую балюстраду. Самая крупная и старая птица со встрепанными перьями села в центр платформы и оглядела всех по очереди.
– Ну? – изрек Воронья лапа.
Он был мрачнее темной ночи. Чувствовал нечто большее, чем просто ярость. Смертные не способны описать словами высочайший гнев Безымянных.
– Здравствуй, брат, – произнесла сияющая женщина, и голос ее прозвучал как удар гонга в огромном сводчатом зале. – Ты пришел приветствовать мое рождение.
– Думаешь? – огрызнулся Воронья лапа.
– Я не спрашиваю тебя, а утверждаю, что ты пришел именно за этим. Если желаешь, можешь посмотреть, как я уничтожу врагов, с которыми ты не справился.
– Ты смеешь говорить со мной без уважения?! Ты, только-только рожденная, еще не ставшая частью этого мира?
– Уважение нужно заслужить. Ты слаб. Истощен. Возможно, со временем мне захочется вступить с тобой в союз. Но пока в этом нет смысла. Будь благодарен за то, что я вижу в тебе потенциал.
– Потенциал?! – вскричал Воронья лапа.
В тон его возмущению раскаркались прочие вороны. Все больше птиц пыталось устроиться на балюстраде, но им уже не хватало места. Те, кто не поместились, кружили над платформой и верещали.
– Живущие вечно, – сказала золотая женщина, – забывают о том, что являются частью чего-то большего, чем они сами. Даже ты, Воронья лапа, забыл. Я легко могу уничтожить тебя, но мне жаль тратить на это силу, пусть ее сейчас и много.
Ворон отступил на шаг.
– Кем ты себя возомнила? Ты не знаешь, на что я способен!
– Я – Светлая леди. И знаю твои возможности. Сейчас их просто нет.
Разъяренная птица бросилась к нам. Валия крепко обняла меня. Я накрыл ее ладонь своей.
– Но ты, мой капитан, поклялся мне в верности, – прорычал Воронья лапа. – Принял метку, и взамен твои отпрыски получили жизнь. Готовься к страшным мукам, имя тебе отныне – страдание. Дети отрежут себе уши, не желая слышать, что я сделаю с тобой. Я растяну твою жизнь еще на сто лет. Ты мой, и…
– Больше не твой, – сказала Светлая леди. – А я не позволю причинить вред моим капитанам и тем, кто им дорог. Они теперь носят мой знак.
Сперва я не сообразил, о чем Безымянная говорит, но затем посмотрел на руку. Татуировка ворона исчезла. На ее месте сверкал бело-серебряный феникс. Я вдруг почувствовал его нежное тепло. Он был полон огня Светлой леди.
Валия показала мне свою руку. Там, где раньше находилось последнее сообщение Нолла, появился такой же феникс.
– Не может быть! – взъярился Воронья лапа.
Но потом взглянул на Светлую леди и понял, насколько пусты его угрозы. Пройдут десятилетия, прежде чем он восстановит силы и сумеет хоть как-то потягаться с нашей госпожой. Она же просто сияла, полная новой энергии.
– Уходи в свое логово, брат, – сказала Светлая леди. – Предстоит большая работа. Не возвращайся, пока не сможешь быть полезным. И передай то же самое остальным. Они еще понадобятся нам.
Вороны отчаянно забили крыльями, снялись черной тучей. Один из них, пролетая мимо, ударил меня когтями по голове – так, для порядка.
– Отлично, – подытожила Светлая леди и глянула на нас с Валией. – Я довольна результатом.
Мне показалось, что на ее гладком, лишенном примет возраста лице мелькнула тень улыбки.
– Пришла пора устроить судный день Глубинному императору. Он стар, изможден, а я только пришла в мир. Тут и сражаться не придется. Но советую не смотреть на восток. Будет ярко.
И она исчезла.
Мы с Валией стояли на платформе в полной тишине. Нарушил ее лишь лязг, который издал кусок металла, отвалившись от разбитого станка.
– Сделано, – произнесла Валия.
– Сделано, – согласился я.
– И что теперь будет с нами?
Феникс на моей руке чуть потеплел, по контуру рисунка заплясало легкое пламя. В голове раздался шепот:
– Морок пока спит. Война со светом истощила его силы. Дорога на запад сейчас стабильна. Когда мне потребуются твои услуги, я позову тебя.
– И правда, – сказал я, – что будет с нами?
– Все изменилось, – ответила Валия, – и Безымянные, и война.
– Но мы-то прежние.
– Нет, мы тоже другие, – возразила Валия.
– А может, оно и к лучшему?
– Наверняка.
Далеко на востоке, где-то на краю Морока, ослепительно полыхнуло. Светлая леди сдержала слово и вступила в бой с Глубинными королями. Ей давно уже не терпелось посчитаться с ними.
На улицах было пусто. Битва за стенами окончилась. Я выглянул наружу и увидел тысячи мертвецов – по-настоящему мертвых. Ненн отлично потрудилась. Призраки теперь отдыхали или вовсе ушли отсюда. Или же я не мог их больше видеть. Жаль, конечно. Придется по ним поскучать. Но, наверное, они, как и Эзабет, возродились к чему-то новому.
Малдон и Каналина ожидали у подножия лестницы. Отвечать на вопросы нам сейчас не хотелось. С востока донесся отзвук чудовищного взрыва.
– Мать твою, Рихальт, хоть бы прикрылся, – ухмыльнулся Малдон, будто заправский развратник.
Впрочем, почему «будто»?
– Значит, мы победили? – спросил он.
– Победили, – подтвердил я. – А ты почему дергаешь рукав? Чешется?