Вдали от обезумевшей толпы - читать онлайн книгу. Автор: Томас Гарди cтр.№ 79

На следующее утро она поднялась раньше обычного, велела оседлать коня и, как всегда, объехала свои владения. Когда она вернулась в половине девятого - то был час их завтрака, - ей сообщили, что супруг ее встал, позавтракал и уехал в Кэстербридж в двуколке, запряженной Крошкой.

После завтрака она взяла себя в руки и успокоилась - это была прежняя Батшеба! Она вышла из дому, собираясь посетить один участок фермы, над которым, как и раньше, надзирала сама, насколько ей позволяли домашние обязанности, однако всякий раз ее опережал предусмотрительный Габриэль Оук. Батшеба стала питать к нему подлинно сестринские чувства. Разумеется, временами она вспоминала, что он ее давнишний поклонник, и на минуту представляла себе, как бы ей жилось с ним; представляла себе и жизнь с Болдвудом. Но хотя Батшебе и были доступны сильные чувства, она не любила бесплодных мечтаний и лишь ненадолго отдавалась подобным раздумьям в те дни, когда Трой выказывал ей слишком большое пренебрежение.

Внезапно она увидела, что по дороге поднимается на холм какой-то мужчина, и узнала мистера Болдвуда. Баттеба мучительно покраснела и стала следить за ним взглядом. Фэрмер остановился довольно далеко от нее и махнул рукой Габриэлю Оуку, который шагал по тропинке через поле. Мужчины подошли друг к другу, и у них завязался, как видно, серьезный разговор.

Беседа их затянулась. Но вот к ним приблизился Джозеф Пурграс, кативший бочку яблок вверх по холму, к дому Батшебы. Болдвуд и Габриэль окликнули его, несколько минут о чем-то с ним толковали, потом они расстались, и Джозеф поспешно покатил кверху свою бочку.

Батшеба, не без любопытства наблюдавшая эту пантомиму, испытала огромное облегчение, когда Болдвуд направился к себе домой.

- Ну, что вам велели передать, Джозеф? - спросила она.

Подойдя к забору, он поставил бочку наземь и придал своей физиономии почтительное выражение, с каким подобало обращаться к леди.

- Вам больше никогда не увидать Фанни Робин, мэм, - сказал он, поминай как звали.

- Почему?

- Потому как она померла в Доме призрения.

- Фанни умерла! Не может быть!

- Верно говорю, мэм.

- Отчего же она умерла?

- Не знаю толком, но думается мне, от слабости телосложения. Сколько я ее знал, она всегда была этакая хиленькая, тяжелая работа была ей не под силу, и она таяла, как все равно свечка. Утром стало ей худо, и как была она хилая да хворая, то к вечеру и померла. По всей законности, она нашего прихода, и мистер Болдвуд пошлет нынче к трем часам повозку; ее привезут и похоронят на нашем кладбище.

- Ни за что не допущу, чтобы это сделал мистер Болдвуд, я сама этим займусь! Фанни была служанкой моего дядюшки, и хотя она жила при мне всего несколько дней, она имеет прямое отношение ко мне. Как же это печально, подумать только, Фанни очутилась в Доме призрения! - Батшеба уже начала понимать, что такое страдание, и говорила с искренним чувством. - Пошлите когонибудь к мистеру Болдвуду сказать, что миссис Трой считает своим долгом привезти тело девушки, которая долго служила у ее родных... Не следовало бы класть ее в повозку, - надо бы раздобыть погребальные дроги.

- Вряд ли мы поспеем, мэм, так я полагаю.

- Пожалуй, да, - в раздумье проговорила она. - Когда, сказали вы, выдадут ее тело - в три часа?

- Нынче в три часа, мэм, так он сказал.

- Хорошо, тогда поезжайте вы сами. В конце концов, красивая повозка лучше безобразных дрог. Джозеф, возьмите новую рессорную повозку, синюю с красными колесами, и вымойте ее как следует. А потом, Джозеф...

- Слушаю, мэм.

- Захватите с собой невянущей зелени и цветов и потом положите на гроб. Возьмите как можно больше, пусть она утопает в цветах. Достаньте ветвей лаурестинуса, и пестрого самшита, и тиса да прихватите несколько пучков хризантем. И пусть везет ее наш старый Весельчак, кажется, она любила его.

- Будет исполнено, мэм. Мне наказали вам передать, что четверо рабочих из Дома призрения встретят меня у ворот нашего кладбища; они возьмут ее и похоронят по правилам опекунского совета, как оно положено по закону.

- Боже мой! Кэстербриджский Дом призрения! Как же Фанни дошла до этого? - задумчиво проговорила Батшеба. - Жаль, что я раньше не знала. Я думала, она где-то далеко. Долго ли она там прожила?

- Всего день либо два.

- А! Так она не была постоянной его обитательницей?

- Нет. Спервоначалу она поселилась в одном городке, где стоял военный гарнизон, на том конце Уэссекса, а потом с полгода зарабатывала себе на хлеб шитьем в Мелчестере, ей давала работу одна почтенная вдова, что занимается таким делом. Слыхал я, она попала в Дом призрения в субботу утром, и люди говорят, она брела пешком всю дорогу от Мелчестера. А уж почему она ушла с работы, сказать не могу; знать не знаю, а лгать грешно. Вот и весь сказ, мэм.

- А-ах!..

Драгоценный камень, только что сверкавший розовым блеском, вдруг выбрасывает алмазно-белый луч, - но еще быстрее изменилось лицо молодой женщины, когда у нее с глубоким вздохом вырвался этот возглас.

- Скажите, она проходила по Кэстербриджской дороге? - спросила она, и в ее голосе прозвучала страстная тревога.

- Думается мне, проходила... Мэм, не кликнуть ли Лидди? Видать, вам неможется, мэм. Вы стали как все равно лилия, такая белая и слабая!

- Нет. Не надо ее звать. Пустое. Когда же она проходила через Уэзербери?

- В прошлую субботу вечером.

- Довольно, Джозеф. Можете идти.

- Слушаю, мэм.

- Джозеф, постойте минутку. Какого цвета были волосы у Фанни Робин?

- Ей-богу, хозяйка, вот сейчас, когда вы меня допрашиваете, совсем как на суде, хоть убей, не могу припомнить.

- Не важно. Ступайте и делайте то, что я вам велела... Погодите... Нет, ничего, ступайте себе.

Она отвернулась, желая скрыть от него волнение, так ярко отпечатлевшееся у нее на лице, и вошла в дом; у нее подкашивались ноги от слабости и стучало в висках. Через час она услыхала стук повозки, выезжавшей со двора, и вышла на крыльцо, с болью в сердце сознавая, что выглядит встревоженной и расстроенной. Джозеф, одетый в свою лучшую пару, уже хлестнул лошадь, собираясь отъезжать. Ветви и цветы лежали грудой в повозке, приказание ее было выполнено. Но Батшеба даже не заметила их.

- Что вы мне говорили, Джозеф, чья она была милая?

- Не знаю, мэм.

- Так-таки не знаете?

- Ей-богу, не знаю.

- А что же вы знаете?

- Знаю одно: пришла она утром, а к вечеру померла, вот и все, что я слышал от них. "Джозеф, - говорит Габриэль, - малютка Фанни Робин померла", - а сам этак строго уставился на меня. Я страсть как опечалился: "Ах, как же, говорю, она померла?" А Оук и говорит: "Ну, да, померла в кэстербриджском Доме призрения, и нечего там допытываться, как да почему. Пришла туда в воскресенье спозаранку, а к вечеру уже померла, - кажись, все ясно". Тут я спросил, что она, мол, делала последнее-то время, а мистер Болдвуд обернулся ко мне и перестал обивать палкой головки репьев. Тут он мне и рассказал, что она зарабатывала себе на хлеб шитьем в Мелчестере, как я уже вам докладывал, а потом ушла оттуда и проходила мимо нас в субботу вечером, уже в потемках. А потом сказал, что не мешает, мол, мне намекнуть вам касательно ее смерти, а сам ушел. Может, бедняжка потому и померла, что, понимаете ли, мэм, шла всю ночь напролет да на ветру. Ведь люди и раньше сказывали, что она, мол, не жилица на белом свете, зимой ее уж такой бил кашель... Ну, да что об этом толковать, когда ее нет в живых!