На пристани выстроились машины, пассажиры надеются сесть на паром.
— Неужели он поплывет? — обращаюсь я к Джону.
— С одним винтом и в такую погоду — маловероятно.
— Вы правда считаете, что надвигается шторм? — На память приходят уверенные слова Тома, что все будет в порядке. Что-что, а море он знает.
— Трудно сказать. Но, надеюсь, будут приняты все меры предосторожности. Последние несколько месяцев народу в лагерях очень прибыло, многие понятия не имеют о том, какие тут условия, и никогда не сталкивались с ураганом. Лагеря затапливает даже при ливнях.
— А что будет со всеми вами, если начнется ураган?
— Должен прийти поезд, чтобы эвакуировать нас на север.
Тон, каким это сказано, выдает ход его мыслей.
— Думаете, не получится?
— Это будет сущий кошмар. Соблюдать порядок в лагере даже в погожий день сложно, а в критической ситуации вообще будет невозможно. Не говоря о том, что всех сразу не вывезешь, куда остальным деваться? Здесь нет возвышенностей, кругом вода, — он задумывается. — Если станет хуже, обещайте, что отправитесь на север. В Майами или дальше. В вашем положении попасть в шторм никак нельзя. Здесь вы хотя бы ближе к материку, чем в Ки-Уэст.
— Хорошо, — говорю я. — Надеюсь, шторм пройдет стороной.
Я понимаю его тревогу, и ребенок действительно все меняет, но тому, кто не отсюда, трудно объяснить, какая тут жизнь. Здесь развивается уважительное отношение к силам природы — в основном мы мирно сосуществуем, и они определяют наши судьбы гораздо больше, чем мы склонны признавать, — но жизнь в этих местах продолжается при любой погоде, хорошей или плохой. Когда борешься за выживание, бежать от трудностей — непозволительная роскошь. Тогда надо закопаться глубже и переждать.
Но я сбежала.
Я до сих пор не знаю, как к этому отнестись. Точно какая-то другая женщина села в машину, потом на паром и уплыла от мужа вместе с ребенком.
Что я скажу, когда мой ребенок спросит, как я могла уехать? А если бы он спросил, как я могла остаться?
Я объясняю Джону, как проехать к гостинице тетушки, — мы движемся по шоссе, и ветерок, задувающий в открытое окно машины, слегка облегчает тошноту. Прежде меня никогда так не укачивало — это еще один сюрприз, который мне припасла беременность.
Паромная пристань находится на юго-западной оконечности острова, рядом с лагерем, где проживает Джон. Мы движемся на север — шоссе и железная дорога идут на всем протяжении Лоуэр-Мэткемб и Аппер-Мэткемб. Последний раз я была здесь еще девочкой, но сохранила теплые воспоминания о том, как мы играли с тетушкой на воде, рыбачили, гонялись за ящерицами и строили замки из песка.
— Когда мне сказали, что на архипелаге Флорида-Кис есть работа, я представлял себе это немного иначе, — говорит Джон.
— А что вы себе представляли?
— Наверное, райский остров. И, несомненно, место, где можно затеряться. Но нечто настолько пустынное, настолько суровое и дикое — никогда. Здесь нет никакого притворства, и хотя прекрасные мгновения случаются, в них присутствует смертельная острота, которая затмевает все остальное — погода, вода. Я никак не могу понять, нравится мне тут или нет.
— Я знаю, о чем вы. В детстве мне казалось, что тут рай, потому что так много открытого пространства и не так многолюдно, как в Ки-Уэст. При желании можно весь день бродить и не встретить ни души.
— В этом смысле это действительно похоже на рай, — говорит он.
— Вам никогда не бывает одиноко?
— И да и нет. До войны у меня были друзья, хорошие друзья. А на фронте были те, кого я называл братьями, ради них я был готов пожертвовать жизнью. Того ощущения братства мне, пожалуй, не хватает. И здесь есть хорошие люди, но, как я уже говорил, это не то место, чтобы заводить друзей.
— Какая ерунда! Разве это не доказывает, что вы — хороший друг? Вы помогаете совершенно незнакомому человеку, когда другие просто отвернулись бы — и отворачивались.
— Вы не совершенно незнакомый человек. Я на протяжении месяцев видел вас в закусочной «У Руби».
— Мы никогда не разговаривали — я только принимала заказ.
— Возможно, но вы улыбались мне. И другим. Это было мило. Вы всегда, даже не осознавая того, скрашивали мой день, и не только мой, я в этом уверен.
Том всегда говорил, что я слишком много болтаю с посетителями, держусь с ними слишком по-дружески, по-приятельски, но дело в том, что мне нравится говорить с людьми, узнавать, как они живут. Это создает ощущение сопричастности к чужой жизни.
— Мне нравится работать официанткой, — признаюсь я. — Это тяжело, и порой попадаются грубияны, но находиться среди людей — это так здорово. Невольно вовлекаешься в жизнь посетителей. Вот в эти выходные я разговорилась с одной девушкой и рассказала ей про гостиницу. Она приехала по железной дороге и планировала отправиться сюда, в лагеря. Интересно, как у нее все сложилось?
— Лагеря — не место для молодой девицы.
— Я сказала ей об этом, но она была очень настойчивой. Надеюсь, тетя Элис смогла ей помочь.
— Ваша тетя — мамина или папина сестра?
— Мамина. Вообще-то они с мамой не ладили, — признаюсь я, испытывая чувство вины за то, что вот так говорю о своей семье, точно мама сидит тут же, в машине, и слышит мои слова. — Элис всегда поступала по-своему. Мама считала, что первейшая обязанность женщины — служить Богу. А вторая — служить мужу. Конечно, они любили друг друга как сестры, но они были очень-очень разными. Элис с мужем владели гостиницей «Восход», а когда он умер еще молодым, она взяла управление на себя. Во время сухого закона про Элис ходили всякие слухи. В этих местах орудуют контрабандисты, и, думаю, Элис при необходимости давала им приют, а властям не сообщала.
— Ваша мама, наверное, это не одобряла.
— Думаю, да. Но Элис нет дела до чужого мнения, и это сердило маму еще больше. Элис — она такая, всегда жила, как считала нужным. Это меня в ней восхищает.
— А у вас никогда не возникала мысль рассказать ей все?
— Это непросто, — отвечаю я.
Честно говоря, я сотню, даже тысячу раз думала о том, чтобы поехать к Элис. И всякий раз находила причину этого не делать.
А теперь я жду ребенка.
Джон притормаживает и указывает вперед:
— Вот она.
«Восход» находится на южной стороне Айламорады, выше того места, где шоссе пересекается с железной дорогой мистера Флаглера. Гостиница ничем не примечательная, и тетушка в своих письмах упоминала о том, что многие приезжие предпочитают останавливаться в отеле «Мэткемб».
Мне смутно помнится это здание — от прежних поездок сюда в памяти сохранились только звуки, текстуры, ощущение песка под ногами. Строение довольно славное — ярко-белое, судя по всему, недавно покрашенное, с веселыми голубыми ставнями, чуть более темного оттенка, чем цвет океана. В гостинице два этажа и симпатичная веранда, где расставлены стулья, чтобы гости могли присесть и поболтать. Но сейчас здесь никого нет, только две машины перед входом.