– Что вы сказали? – едва слышно выдавила я.
– Не нужно полностью раздеваться, я хочу увидеть вашу спину. – Он обернулся и поморщился: – Напомните, как вас зовут?
Другими словами, ты, химеров негодяй, предложил мне расплатиться за экзамен телом, а имя запомнить не сподобился!
– София Грандэ, – внезапно севшим голосом назвалась я.
– Умница София, значит, – безошибочно перевел он мою фамилию с первородного языка и бесстрастно добавил: – Я знаю, что нужно делать, чтобы вам стало лучше.
– Не сомневаюсь в вашем опыте, но я не готова дать вам то, что вы просите! – твердо заявила я.
Долгую секунду мы смотрели глаза в глаза. Надеюсь, что вид у меня был решительный, а не жалобный. Даже брови у переносицы сдвинула, но руки тряслись. Безусловно, от возмущения.
– Подожди-ка. – Рэнсвод словно что-то просчитывал в уме и вдруг спросил в лоб: – Так ты решила, что я пытаюсь тебя соблазнить?
– Вряд ли ваше предложение можно назвать политесным словом «соблазнение», – отрезала я.
На его лице заходили желваки, взгляд четвертовал.
– Не знаю, каким ты меня рисуешь в воображении, но я не развращаю студенток. И меня совершенно точно не привлекают дети.
– Если вы не заметили, то я давно не ребенок.
– Вы удивитесь, госпожа Грандэ, – как-то вмиг успокоившись, он вновь перешел на официоз, – но под вашими мантиями не всегда угадывается возраст.
– Поэтому вы попросили раздеться?
– Так… – Он упер руки в бока и, на секунду опустив голову, глубоко вздохнул. – Видимо, вы не увидели рисунок.
Взгляд невольно переместился с его мрачного лица на незнакомые символы, неряшливыми кляксами пятнающие крепкое предплечье.
– Как вы себя чувствуете, София? – резковато спросил Рэнсвод. – Жар, ломота в теле. Нехарактерные вспышки магической силы. Стихийные, бесконтрольные заклятия, на которые вам никогда не хватило бы магии. Такие плетутся подсознательно и исчезают сами по себе. Первый признак, что не маг управляет даром, а наоборот. У вас болит плечо. Я заметил, как вы морщились на экзамене. Ничего не пропустил?
– Плечо действительно болит, – покусав нижнюю губу, через паузу призналась я и промолчала о связующих чарах, наложенных на Финиста.
– Когда вчера вы шустро сбегали с крыши, то забрали с собой мой магический дар. Вы должны были почувствовать изменения, – резюмировал он.
– Вы пытаетесь меня обвинить в краже? – скривила я губы.
– Я пытаюсь помочь, София, потому что сейчас моя магия вас сжигает.
В кабинете поселилось молчание. Я силилась что-нибудь сказать или хотя бы проблеять, но меня покинул дар речи. Да и в голове стало пусто. Не каждый день узнаешь, что вместо простуды на крыше преподавательской башни подхватила чужую магию и пришло время обряжаться в покойницкий саван.
– То есть у меня не лихорадка. Я по-простецки тут стою перед вами и тихо умираю? – дрогнувшим голосом переспросила я.
– Вы уловили суть.
Рэнсвод говорил так серьезно, что не оставалось сомнений: не обвиняет, не врет и не запугивает.
У меня опустились руки. Сумка соскользнула с плеча и упала под ноги. На пол выкатились самописные перья, и выскользнул дурацкий табель успеваемости.
– Выходит, вы были в курсе, чем мне грозит ваша магия, но почему-то не попытались найти. Я даже не пряталась!
– А я не разглядывал вас в темноте, – признался он. – Вы в любом случае появились бы на пересдаче.
Обвинения отскакивали от Рэнсвода, как мячи – от стены. И внутри всколыхнулась волна гнева.
– Что нужно сделать, чтобы вернуть вам дар? – с ледяными интонациями спросила я. – Показать метку, на этом все закончится? Отвернитесь, я сниму одежду.
Рэнсвод невозмутимо наблюдал, как я со злостью стаскиваю мантию, швыряю ее на диван и трясущимися руками поспешно хватаюсь за ворот простого платья. Верхняя пуговка, самая тугая, выскальзывала из влажных нервных пальцев.
– Остановитесь, София. Все гораздо сложнее, чем вы думаете, – спокойно попросил он притормозить с раздеванием. – Я должен объяснить, с чем вы столкнулись.
– Очевидно. Ту часть разговора, где вы что-то объясняете, мы незаметно пропустили.
– Сядьте, – приказным тоном скомандовал он и кивнул на старый диван. – Вы выглядите отвратительно.
Как этот товарищ, прости господи, дожил до своих лет, если до сих пор не знает, что честность и прямолинейность не всегда уместны?
– Спасибо, мне и стоится неплохо.
– Как пожелаете, – вздохнул Киар, словно разговаривал с капризным ребенком, а не с разгневанным магом (ладно, без пяти минут магом). – Вы слышали легенду о Рэноне?
– Сказку о первородном огне знают даже дети.
В ней рассказывалось, что в темные времена на землю опустились полчища драконовых химер, но избранный воин был отмечен божественным первородным огнем и спас кучу людей. Мне много раз попадались книжки с похожими сюжетами, авторам нравилось переписывать старые небылицы.
– Это не легенда, а изрядно приукрашенная реальная история, – спокойно объявил он. – Рэнон действительно существовал, охотился на драконовых химер и сохранил много жизней, но на несколько веков его особенный дар был утерян. Пока в роду не появился ребенок, достаточно сильный, чтобы управлять древней магией.
Он многозначительно примолк.
– Пытаетесь намекнуть, что вы тот самый потомок избранного? – У меня вырвался смешок, но магистр никогда не был весельчаком, любящим пошутить со студентами, и ерничать расхотелось. – Вы серьезно?
– Более чем.
– Во мне действительно сейчас первородный огонь?! Из детских легенд? И он меня сжигает, как проклятие черной магии, потому что… В отличие от вас, я недостаточно сильная, – договорила упавшим голосом.
– Я сказал, что реальная история мало напоминает сказку, – развел руками Рэнсвод. – После потери дара нашей семьей пришлось изменить фамилию. Как понимаете, быть потомками легендарного Рэнона, но без первородного огня, довольно обременительно.
– Знаете, господин магистр… Вы были правы, некоторые новости стоит узнавать сидя. – Я плюхнулась на диван, однако перед глазами все равно плясали темные мушки. – Ох! Сесть что-то не помогло. Мне надо выругаться.
– Ни в чем себе не отказывайте.
– Матом.
– В таком случае лучше выругайтесь шепотом, – серьезно посоветовал он.
– На азрийском языке…
– Что вас останавливает? – терпеливо спросил магистр.
Дескать, любой каприз, лишь бы дама сначала не впала в истерику, а потом в прострацию.
– Я не знаю азрийского, – чистосердечно пожаловалась источнику всех проблем в моей недолгой жизни.