Ищейка - читать онлайн книгу. Автор: Вирджиния Бекер cтр.№ 22

На столе рядом с кроватью густо заставленный поднос: миска с горячей водой, от которой идет пар, пучки трав, ряд маленьких металлических инструментов, пачка чистых белых полотенец и бинтов. Есть даже кувшин с вином и тарелка с едой. А вот места, куда бы мы могли сесть, нету. Ну, кроме кровати.

Я смотрю на Джона, он оглядывает эту декорацию и слегка хмурится. Помешкав мгновение, он прокашливается и показывает на кровать:

– Ты не могла бы… гм… если не возражаешь…

Он обшаривает комнату взглядом – будто желая, чтобы внезапно, волшебным образом, здесь появился набор стульев – или чтобы исчез он сам.

– Все нормально, – говорю я, подходя к уже застеленной кровати – зеленое покрывало гладко и туго натянуто поверх матраса.

Сажусь на краешек, твердо прижимая ступни к полу, будто от этого посиделки с незнакомым мужчиной на кровати кажутся менее интимными. Или даже со знакомым.

Но эта неловкость – ерунда по сравнению с тревогой, что под салфеткой рука начинает заживать, рана с каждой секундой зарастает.

Джон закрывает дверь, останавливается, потом подходит ко мне, садится рядом, матрас под его весом прогибается, и меня наклоняет к Джону. Мы так близко, что соприкасаемся плечами. Он смотрит на меня нерешительно, потом берет за руку.

– Давай посмотрим.

Снимает окровавленную салфетку.

– А я-то думала, это магия, – говорю я наудачу.

– Что – это?

– Тарелки. Там, в столовой. Пока ты мне не сказал про Гастингса, я думала, это магия.

– А-а. Да, наверное, это так и выглядит. – Он берет с подноса пинцет. – Возможно, Николас может проделывать такое. Но не стал бы тратить энергию, тем более сейчас. Не двигайся.

Он вынимает первый осколок стекла. Я задерживаю дыхание, изо всех сил желая, чтобы рана не спешила заживать. Хотя бы не прямо у него на глазах.

– А почему? – Мне вспоминается лицо Николаса, серое, осунувшееся. Зелья, которые он все время пьет, последнее заклинание, которым он воздействовал на меня во Флите – не сработавшее заклинание. – Потому что он болен?

Джон не отвечает, продолжает обрабатывать мою руку. Но я не замолкаю:

– А что с ним? Ты не можешь его вылечить? В смысле, раз ты смог вылечить меня, а у меня была тюремная горячка, почему же его не можешь? Ведь нет ничего хуже тюремной горячки. Разве что чума, но у него же нет чумы, я бы заметила. Или потовая лихорадка? Да нет, тогда он бы уже умер…

Я знаю, что трещу без умолку. В любую секунду он может заметить, что здесь что-то не то. Что рука порезана не настолько сильно, как ожидалось. Два и два он сложить сумеет, и как только сделает это, мне придется его убирать. Почему-то кажется, что радости мне это не доставит.

– Это не болезнь. По крайней мере, не болезнь в том смысле, в каком понимаешь ее ты, – наконец отвечает Джон. Отложив пинцет, он взялся за травы, крошит их в кипяток. Не могу поверить: кажется, он вообще ничего не заметил. – Это проклятие.

– Николас проклят?

Я удивлена, хотя, наверное, зря. Николас вряд ли мог бы стать главой реформистов, не нажив себе при этом достаточного количества врагов.

– Да, от этого он и болеет. С виду это напоминает пневмонию. Что тоже было бы достаточно плохо. А по сути все гораздо хуже. Проклятие съедает его. Кое-что, конечно, я могу сделать, чтобы улучшить его самочувствие, но снять проклятие не в моих силах. – Он осторожно берет мою руку и бережно погружает ее в воду. Вода пахнет мятой, от нее кожу приятно покалывает. – Если проклятие не снять, оно в конце концов убьет его.

Если Николас умрет, движение реформистов, вероятно, умрет вместе с ним. Бунты и протесты сойдут на нет, жизнь вернется в привычную колею. Что является нормальным состоянием для всех, кроме Николаса, реформистов да ведьм с колдунами, горящих на кострах, насколько я понимаю.

И кроме меня.

Я знаю, что Джон за мной наблюдает, ощущаю свою руку в теплой покалывающей воде, помню, что он еще держит ее там – длинные пальцы слегка охватывают мои, которые поменьше.

– Сочувствую, – говорю я, потому что ничего другого не могу придумать. – Я вижу, ты очень ему предан. Все вы. Твой отец… – Я осекаюсь при виде его неожиданной улыбки во весь рот. – Что такое?

– Просто когда фраза начинается словами «Твой отец», она обычно ничем хорошим не кончается.

Я на это улыбаюсь – не могу сдержаться.

– Извини, – продолжает он. – Так что ты хотела сказать?

– Ничего особенного. Никогда не слышала, что на свете есть реформисты-пираты.

– А! – Джон вынимает из воды мою и свою руки и отряхивает свою. – Он единственный в своем роде – по крайней мере, насколько я знаю. Пираты ведь обычно не интересуются политикой.

– Наверное, нет, – соглашаюсь я. – А когда он вступил в реформисты? И почему?

Он отвечает не сразу.

– Примерно три года назад. Понимаешь, как раз все начало меняться к худшему. Малькольм только что стал королем, Блэквелл только что стал инквизитором. Тринадцатую Скрижаль только-только создали. Казни еще не начались, но ждать оставалось недолго.

Я глотаю слюну и жалею, что затронула эту тему.

– Пиратство в любом случае не самая безопасная профессия. Он много путешествовал, уходил из дома на недели и месяцы. И бросил это дело. Решил, что небезопасно оставлять нас одних, пока обстановка не изменится к лучшему.

Он замолкает, берет бинт. Смотрит вниз, взгляд остановился на моей руке, но глаза отсутствующие. Они где-то далеко-далеко за пределами этой комнаты. Интересно, кого он имеет в виду под словом «нас»?

– Как известно, лучше не стало, – говорит он наконец. – Отец хотел помочь реформистам сопротивляться, но они не считали, что ему можно доверять. Он хороший человек, мой отец. Немножко странный, спору нет. Но все равно хороший. Николас это увидел в нем, когда не видели другие.

– И сейчас он реформист.

– Убежденный, – кивает Джон. – Николас так действует на людей, сама знаешь. Он хочет изменить положение вещей, желает людям добра, стремится вернуть страну к тому, какой она была раньше, закончить то, что начал отец Малькольма. И люди верят, что эта работа как раз для него. Верят так, что готовы свои жизни отдать ради его успеха.

– А не наоборот?

Не успела сказать, как тут же пожалела.

– Что это должно значить? – спросил Джон. В его тихом голосе прозвучала резкая нотка.

– Сама не знаю.

– Знаешь.

– Да я просто… – Я встряхиваю головой. – Вот ты говоришь, Николас желает людям добра. Но все, что он делает сейчас, – помогает им взойти на костер. – Джон прищуривается, но я продолжаю: – Магия – это против закона, и ты это знаешь. За нее ты расплачиваешься жизнью, и все равно занимаешься ею. Мне кажется, если бы он действительно хотел тебе добра, то заставил бы тебя перестать.