Свечная башня - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Корсакова cтр.№ 51

* * *

Подаренный альбом навел Мирославу еще на одну мысль. Она ведь собиралась пообщаться с Исааком Моисеевичем по поводу сделанных тринадцать лет назад фотографий! Адрес преподавателя у нее имелся, надежда на то, что этот день закончится так же хорошо, как и начался, жила и крепчала. Поэтому, сверившись с навигатором и купив в магазине коробку конфет, Мирослава решила нанести еще один визит.

И ей снова повезло! Исаак Моисеевич оказался дома. Он был в здравом уме и крепкой памяти, почти не изменился за минувшие годы и обрадовался Мирославе как родной. Ей даже не пришлось объяснять, кто она такая, Исаак Моисеевич признал ее почти сразу. Наверное, к любви к фотографии в довесок шла еще и фотографическая память.

Они расположились на просторной кухне. Мирослава пристроилась за массивным дубовым столом, а Исаак Моисеевич взялся варить кофе. После посиделок в архиве кофе Мирославе больше не хотелось, но обидеть хозяина отказом она не решилась.

– Слышал, Всеволод снова взялся возрождать Горисветово из пепла, – сказал Исаак Моисеевич, выставляя на стол изящные фарфоровые чашки. – Он и меня приглашал, но я был вынужден отказаться. Годы уже не те, зрение не то, диагнозов добавилось. – Он усмехнулся, сел напротив Мирославы. – Я все еще даю уроки музыки, но исключительно частным порядком. Меня Горисветово отпустило.

Это прозвучало так странно, что Мирослава удивленно вскинула брови. Она никогда на рассматривала свое возвращение в усадьбу как попытку закрыть некий гештальт, но если вдуматься…

– А кого не отпустило? – спросила она осторожно.

– Всеволода. Казалось бы, после тех трагических событий невозможно возродить былое. Особенно, если вопрос касается детей. – Он глянул на Мирославу сквозь толстые стекла очков и чем-то неуловимо напомнил ей дядю Митю. – Я считаю, что это место… – Исаак Моисеевич на мгновение задумался, а потом продолжил: – Вы не сочтете меня старым маразматиком, если я скажу, что Горисветово – место с темной аурой?

– Не сочту. – У нее даже были подтверждения его словам, но рассказывать о своих ночных прогулках к Свечной башне она не станет.

– Это хорошо. – Исаак Моисеевич удовлетворенно кивнул. – Я музыкант, а музыканты – люди тонко чувствующие. Скажу больше, сверх чувствующие. Все эти флюиды и вибрации мироздания… В некоторых местах они сильнее и жестче.

– В Горисветово.

– Да. Амалия Ивановна, ваша наставница, это тоже чувствовала. Наверное, она почувствовала это даже раньше меня. Да, наверняка раньше. – Он вздохнул. Во вздохе его не было грусти – лишь тихое принятие утраты, которую ничем не восполнить. – Она даже хотела отказаться от места. Если бы не вы, она бы отказалась, я почти уверен в этом.

– Если бы не я?..

– Вы были очень талантливы. Амалия считала вас гениальной. Ей хотелось быть причастной к зарождению чего-то прекрасного, хотелось постоять у колыбели. Если вы понимаете, о чем я.

Мирослава кивнула. Она понимала. А еще она боялась, что Исаак Моисеевич спросит, что же стало с ее удивительным даром. Он спросит, а она не найдется, что ответить, потому что дар у нее отняли тринадцать лет назад вместе с жизнью. Жизнь потом вернули, а вот дар вернуть позабыли, и в том месте, где раньше жила нетерпеливая радость, сейчас поселилась черная тоска.

– А я стоял у своей собственной колыбели. – Исаак Моисеевич улыбнулся. – Все-таки Всеволод умел находить самородки. Наверное, это умение было его уникальным даром.

– Был мальчик… Ваш ученик… – Мирослава начала издалека.

– Мальчик? – Исаак Моисеевич бросил на нее удивленный взгляд. – Вы об Артеме Морозове?

Вот она снова ступила на зыбкую почву неведения. Она пыталась воскресить собственные уснувшие воспоминания благодаря чужой памяти. Это было странное чувство, словно она читала книгу о себе, написанную кем-то другим.

– Да, я об Артеме. – Мирослава отхлебнула кофе, совершенно не почувствовав его вкуса. – Он был талантливым?

– Он был очень талантливым! Я не знаю, какими мерками мерить такой талант. Наверное, такими же, какими Амалия мерила ваш. Молодой человек, который не просто играл музыку, а жил в этой музыке. У него были такие перспективы… – Исаак Моисеевич на мгновение закрыл глаза. – Я планировал отвезти его сначала в Пермь, а потом, вероятно, и в Москву. Понимаете, моих педагогических навыков хватало лишь на то, чтобы постоять у колыбели, слегка качнуть эту колыбель в нужную сторону, но развивать его должен был кто-то куда более значимый, чем я. Если бы не эта трагедия… – Он снова прикрыл глаза, будто не хотел ни вспоминать, ни рассказывать, но все же продолжил: – Темное место, Мирослава. Я уверен, что виной всему то место. Оно должно было взращивать ваш гений, а вместо этого оно его убило. Тем летом погибли не только дети, тем летом погибли надежды выживших. Я ведь прав? – На Мирославу он посмотрел ясным и строгим взглядом, словно бы она сдавала ему экзамен. Один из самых важных экзаменов в своей жизни.

– Да, – сказала она коротко. – Я больше не пишу картины.

– Вы не пишете картины, а Артём больше не играет на скрипке. Но вы все равно добились многого в этой жизни. Вы оба.

Мирослава не знала. В себе она была уверена, но что она могла сказать о мальчишке, которого даже не могла вспомнить?

– Добились, я знаю. В этом вы тоже с ним похожи.

– А в чем еще? – Она подалась вперед. – В чем еще мы были похожи с Артемом Морозовым? Исаак Моисеевич, мне важно знать!

– Почему?

– Потому что я ничего не помню.

Он посмотрел на нее долгим, полным раздумий взглядом, а потом, ни говоря ни слова, вышел из кухни. Мирослава расстроилась и растерялась. Она оказалась не готова к тому, что самый главный ее вопрос останется без ответа. Будто бы из книги ее жизни вырвали страницы на самом интересном месте. Вырвали и сожгли, а пепел развеяли со смотровой площадки Свечной башни. Прямо над Горисветово развеяли. Но судьба в лице Исаака Моисеевичи вдруг вернула ей недостающие страницы. Одну единственную страницу. Точнее листок бумаги.

– А теперь узнаете?

На стол перед ней лег карандашный рисунок. Очень точный, очень графичный, очень знакомый… Это был ее рисунок. С него на Мирославу смотрел улыбающийся вихрастый перень, светлоглазый, тонкокостный, уже не ребенок, но еще и не взрослый. Она уловила ту самую тонкую грань, когда детство встречается с юностью. Она уловила ту нежность, почти страсть, с которой тонкие пальцы сжимают гриф скрипки. И нездешний туман во взгляде она тоже передала с убийственной точностью. Да, она была талантлива. Когда-то давным-давно…

И в душе колыхнулось что-то такое… непривычное, а из-под запертой двери, ведущей в каморку с ментальным хламом, хлынул чистый белый свет…

– …Мира, мне уже надоело! – У него звонкий, но уже ломающийся голос и широкая улыбка, говорящая о том, что ему не надоело. Нисколечко не надоело! Просто хочется с ней поговорить.