– В любом случае, нам как-то нужно общаться.
Фрост улыбнулся белозубой и очень недешевой улыбкой. Все-таки не онлайн-курсы, а дорогая психотерапия. Или какая-нибудь хрень по личностному росту. Чтобы рост личностный не отставал от роста физического, так сказать.
– Нам больше не нужно общаться!
Мирослава была в этом почти уверена. Одно из правил ее новой и успешной жизни гласило, что друзья только путаются под ногами, а знакомства нужно заводить лишь полезные. Общение с хакером Фростом не казалось ей полезным вложением.
– Но я вам все равно очень признательна.
Еще одно правило: не нужно обижать человека без особой на то необходимости. Иногда человек может пригодиться в будущем. Это правило еще ни разу не сработало, но Мирослава не отступала от однажды взятого курса.
– Знаешь что? – сказал Фрост, по-прежнему глядя на нее сверху вниз, но уже не улыбаясь.
– Не знаю и знать не хочу.
– Но раз уж ты начала этот разговор…
Вот уйти бы прямо сейчас. Попрощаться, еще раз поблагодарить и летящей походкой отвалить. Только не получится летящей, а ковыляющей как-то не очень хочется. Пусть даже этот настырный хакер ей никто и звать его «никак».
– Я тебя понимаю, статус, имидж, реноме и все дела.
– Блеснул словарным запасом?
– Чем богаты. Но я не закончил.
Он все-таки посещал не просто дорогого, а очень дорогого психотерапевта или мега-популярного коуча, потому что у него получалось то, что не получалось у остальных. Он удерживал Мирославино внимание, не пытаясь удержать ее физически. А ведь многие мужчины в ее жизни начинали с обратного: сначала физический контакт, потом все остальное.
– Тогда ускорься, мне нужно возвращаться.
– Вернемся вместе. Мой байк все равно остался в овраге.
И даже тут получалось, что возвращается он не ради нее, а ради своего байка. Молодец!
– Ты мне никто. – А вот это неожиданное заявление! Еще никто не начинал дискуссию с Мирославой со спорного утверждения, что она никто. – И я тебе тоже. В том смысле, что нас не связывают условности и трудовой договор. Я даже не числюсь в штате вашей чудесной школы, поэтому вот это все нам с тобой ни к чему.
– Вот это все? – Мирослава даже головой покрутила по сторонам в поисках «вот этого всего».
– Субординация, детка! Субординация над нами не довлеет, поэтому общаться мы с тобой можем по-простому, без выкрутасов с именем, отчеством и всякими «господами». Поняла?
– Я не детка.
– Ты не детка, но ты меня поняла? Моргни дважды, если поняла.
Он издевался! Каким-то удивительным образом он не только нарушил ее личные границы, но еще и сумел подкрасться так близко, что она пропустила удар, позволила случиться тому, что не случалось с ней уже много лет.
– Идиот!
И впервые не нашла разумных аргументов, а опустилась до банального оскорбления.
– Ясно, но могла бы просто моргнуть.
Разговор он оборвал первым. Тоже немыслимое дело! Словно бы все про нее понял и все для себя решил. Интересно, что решил? Что она высокомерная дура?
Мирослава вперила испепеляющий взгляд в его спину. Спина выдержала, даже грубая кожа на косухе не оплавилась от ее ярости.
Дальше шли молча. Шли молча, а Мирославе хотелось поговорить, завершить этот дурацкий разговор, самой поставить в нем точку. Но хакер Фрост уже расставил все знаки препинания и не нуждался в продолжении. Он даже не подал Мирославе руку, когда по узкой тропе они спускались обратно в овраг. А она, как неуклюжая дура, поскользнулась и съехала по склону на заднице. Теперь ко всем унижениям добавилась еще и перепачканная юбка. Виной всему были чертовы туфли, неудобные даже без каблуков. Чертовы туфли и Фрост, который посчитал ее достаточно самостоятельной и недостаточно женщиной, чтобы поддержать в трудную минуту. И когда Мирослава, тихо чертыхаясь, пыталась вертикализироваться, он не бросился ей помогать. Она бы конечно отказалась, но все равно было обидно.
Наверное, из-за обиды она и не почувствовала это сразу….
Тихий, едва различимый шепот… Детская считалочка… И легкое прикосновение к плечу…
Зато, когда почувствовала, окаменела. Это не зависело от нее. С этим не справился бы ни один психолог в мире. Даже психиатр бы не справился. Потому что это лежало за гранью нормального. А Мирославе было так хорошо, так удобно считать себя нормальной. Когда-то давно, в прошлой жизни, было. Но то славное время закончилось, отступило, оставляя ее один на один с собственным сумасшествием.
– …Кто не спрятался, я не виновата… – Тихий голос в самое ухо, как если бы та, что говорила, была близко-близко. Так близко, что ее ледяное дыхание щекотало волосы на затылке. Так близко, что волосы эти встали дыбом и потрескивали, словно от статического электричества.
– …Кто не спрятался, тот станет светочем… – И смех такой же тихий, но такой же осязаемый, как голос. – Таковы правила… Раз, два, три, четыре, пя…
Мирослава закричала до того, как призрачная ладонь запятнала ее в призрачных пятнашках, до того, как ее поймали…
Она кричала сиплым от ужаса голосом и по-детски зажимала ладонями уши, чтобы не слышать больше этот одновременно ласковый и смертельно-опасный голос. Чтобы не слышать и не чувствовать. В этот момент ей не было стыдно. Если бы это помогло, если бы дало хоть малейшую надежду, она кричала бы еще громче. Но голос подвел, превратился в стариковский хрип.
И отражение тоже подвело. Отражение в воде указывало на ее, Мирославы, ненормальность. Искаженное ужасом и течением лицо, рвущиеся к небу, натянувшиеся словно миллионы тончайших струн волосы. Ей было больно от этого натяжения, от того, что чья-то невидимая рука использовала ее волосы как струны, терзая их огромным невидимым смычком, заставляя вибрировать и издавать странный, лишь отдаленно похожий на музыку звук. А еще ее отражение в воде было похоже на свечу… Черную свечу на ветру…
Сумасшествие подкралось сзади. Мирослава увидела его стремительную тень на водной глади за секунду до того, как оно обхватило ее за плечи и потянуло прочь от воды. У сумасшествия были крепкие объятья и горячее дыхание. Наверное, от этого дыхания струны ее волос рвались одна за другой с трагическим звоном, рвались и падали, занавешивая ее лицо.
– Интересное кино, – сказало сумасшествие голосом Фроста.
Да, кино и в самом деле интересное: фрост – это всегда холод, а объятья горячие.
– Ты там как? – Еще и по голове погладил, приглаживая струны-волосы, убирая их с лица.
– Я тут нормально. – Она соврала, и оба они поняли, что она врет.
– Я и вижу, что нормально. Еще бы ты сама себя видела.
Теперь, когда волосы больше не занавешивали лицо, Мирослава могла видеть. Нет, уже не свое сошедшее с ума отражение, она видела Фроста. Он был бледен и сосредоточен. Он тряс руками, затянутыми в перчатки, пытаясь стряхнуть с них ее волосы. Наверное, коже головы было больно вот из-за этого, из-за того, что Фрост тянул ее за волосы. Не сейчас, а тогда, когда ее накрыл приступ.