– …Автор-повествователь.
– Ну типа да. Если автор, повествователь, или Достоевский говорит, то вы первые рассказываете. А если попадете на то, как другие люди там говорят…
– …Главные герои.
– Да какие герои! Я почитала немного, там не герои, а чмошники какие-то все. Если, короче, на этих чмошников попадете, то вы последние рассказываете фантазию.
– А на чем, на чем гадаем, Наташа?
– Вот я купила специально мягкую книжку маленькую. В сумочку удобно влазит.
– Ах, «Азбука-классика»…
– «Преступление и наказание» называется книжка.
– Ах, классика среди классики…
– Ага. Классика без анала и орала, как Витя такие темы называл. Ну, девочки, погнали! Настя, давай ты первая. Как виновница девичника.
– Признаться, я так волнуюсь… Что же мне выпадет в моем любимом романе? Пусть будет страница 57, строка 10 сверху.
– Та-ак. «Траурная дама наконец кончила и стала вставать». Это вроде сам автор-Достоевский говорит. Интересно, реально кончила или отыграла? Траурная дама так-то. Наверное, никогда не кончала с этим чмошником.
– Наташа, ну ты опять со своими ассоциациями… Федор Михайлович совсем не то имел в виду.
– Да мне честно говоря, индифферентно, что он имел в виду. Я его фотки погуглила. Не думаю, что у Достоевского твоего было нормально с сексом. Стремный мужик был, если говорить просто. И корректно.
– Наташа, какое ты еще дитя… Вика, давай теперь ты.
– Почему я?
– Я очень хочу услышать твою фантазию! Наташиных я – Наташа, без обид – и так наслушалась за время нашего соседства. А мы с тобой, хоть и дружим с детства, никогда не делились чем-то интимным.
– Хорошо, давайте я… Страница 91, строка 8 снизу.
– Шу-шу-шу… «Она улыбнулась; комплимент ей очень понравился».
– Как просто и мило, Вика!
– Ну просто, мило и уныло.
– Девочки, а можно, можно я! Я на одной вечеринке в кампусе учила всех гадать на Tolstoevsky. Всем так понравилось, все так смеялись! Страница 50, строка 5 снизу.
– У тебя, Катя, вообще фигня какая-то… «Ему хочется, по некоторым расчетам, как можно поспешить церемонией брака и даже, если возможно будет, сыграть свадьбу в теперешний же мясоед, а если не удастся, по краткости срока, то тотчас же после госпожинок».
– Что такое госпожинки?
– Хрень какая-то.
– Не «хрень», а обряд завершения жатвы.
– А кто это говорит?
– Старуха-мать Родиона Раскольникова, Пульхерия Александровна.
– Что еще за Пульхерия?
– Девочки, что за хрень мы тут обсуждаем?! Какая Пульхерия Александровна, че вы несете?! Вот знала же, что не получится у нас нормальный девичник! Все, короче. Хотела, Настя, тебе приятное сделать твоим любимым Достоевским. И, получается, сама все испортила. Давайте вызовем вместо стриптизеров-аниматоров, в «ручеек» поиграем…
– В «паровозик». Я начинала читать «Анна Каренина» Tolstoevsky, там в начале дети играют в паровоз.
– Катя, «паровоз» – это другое! Играйте, короче, во что хотите. Пейте свое смузи морковное. Гадайте, у кого сколько котов будет в старости. Хотя что в старости… Настя, тебе только тридцатник. Вика, тебе еще даже нет тридцатника. Катя, ты вообще младше меня. А вы уже как старухи. Точнее даже, как это сказать по-умному… Вы как дети, которые не повзрослели, а тупо начали стареть! О! Ничего себе, как я могу, оказывается. Короче, спасибо, Настя, за девичник, за праздник. Все, всем пока.
– Наташа, стой. Ты, пожалуй, права. Я сейчас отрефлексировала, посмотрела на себя, на нас со стороны… Правда ведь, как старухи!
– Как Пульхерия Александровна.
– Катя, ну все же не настолько. Но Наташа права. Давай я расскажу о своей фантазии, о которой никому и никогда не рассказала бы, если бы не ты, Наташа. Не уходи, пожалуйста!
– Ну, ок. Рискни.
– Только, девочки, уговор: все, что говорится в этой сауне, остается в этой сауне, да?
– Ой, Настя! В этой сауне по-любому столько уже всего говорилось и оставалось… Так что давай.
– В общем… У нас на филфаке был преподаватель.
– По Достоевскому?
– Наташа, если будешь перебивать, я не буду рассказывать. Неважно, по какому предмету. Хорошо, пусть будет по истории литературы. Один из преподавателей кафедры истории литературы. Тебе это много говорит?
– Да, я прям возбудилась.
– …Он был молодой аспирант. Всегда сдержанный, корректный, суховатый. Такой, как говорится, застегнутый на все пуговицы.
– Buttoned up.
– Спасибо, Катя. И очень, очень красивый. Но какой-то замороженный. Ходил он всегда в костюме и галстуке, что, с одной стороны, было нетипично для нашего факультета, с другой – красиво и опять же холодно, сухо. Курс был несложный, все и так знали и любили Булгакова, Замятина, Платонова…
Но сдавать ему было трудно. Он всех валил на самых простых вопросах. И делал это опять же корректно, сдержанно. Все наши отличницы ходили к нему на пересдачи. А мне одной он сразу поставил зачет. Не потому, что я хорошо знала предмет. Его, говорю, все хорошо знали. Мне казалось, что он мне благоволит, потому что я лучше других его понимаю. Я чувствовала его замороженность, знала, как ему… холодно. Внутри себя самого холодно, понимаете?
Потому что я сама была такая же. Тогда я уже отрефлексировала и могла себе признаться, почему у меня к третьему курсу не было никакого опыта отношений, любви, секса. Не потому, что мне не нравились мальчики-однокурсники, хоть их и было полтора человека. А просто мне скучна и противна была вообще эта часть жизни. Часть любви скучна. А часть секса противна. Оставалась лишь часть речи… А в этом преподавателе я почувствовала, без штампа не обойтись, родственную душу. Поняла, что ему так же скучно и противно. И поняла, что он понял, что я поняла. И меня к нему потянуло. Он был первый мужчина, к которому меня потянуло.
Я… я впервые в жизни начала ласкать себя. И даже иногда удовлетворять, что было большим для меня потрясением. Я не думала, что я на это способна и что мне этого когда-нибудь захочется. Мне стали сниться странные, грязные сны с ним в главной роли. И я хотела воплотить в реальность свои грезы. Я… я… я хотела во время экзамена опуститься перед ним на колени, забраться под стол, расстегнуть ему штаны и сделать… Ну, в общем, сделать это. И чтобы он заставлял меня это делать. И продолжал при этом задавать вопросы. А я бы по понятным причинам не могла ему отвечать. И он заставлял бы все грубее. Спрашивал бы что-нибудь сложное о Платонове и все грубее заставлял бы… На глазах у всей группы. А группа, девочки чтобы делали вид, что ничего особенного не происходит. Просто строгий преподаватель заставляет заработать пятерку.