В поисках правосудия: Арест активов - читать онлайн книгу. Автор: Билл Браудер cтр.№ 3

«Ноуадвоката»? Что, черт побери, это значит? Это же страна Евросоюза, я был уверен, что мне положен адвокат. Я сканировал улицы, по которым мы ехали, в поисках полицейских участков, но их не было! Я пытался внушить себе, произнося как заклинание: «Меня не похитили. Меня не похитили. Меня не похитили». Но, конечно, именно так и происходят похищения.

Мой твит от 30 мая 2018 года: «На заднем сидении испанской полицейской машины, арестован по запросу России. Мне не говорят, в какой участок везут» (© Bill Browder)

Сделав резкий разворот, мы неожиданно остановились за припаркованным грузовиком. В этот момент меня охватила паника. Я отчаянно искал выход, но не мог его найти. Из ближайшего здания вышел водитель грузовика и, увидев полицейскую машину с включенной мигалкой, поспешил освободить дорогу. Мы плутали по улочкам города еще пятнадцать минут. Наконец, подъехав к пустынной площади, машина замедлила ход. Остановились перед невзрачным офисным зданием. Вокруг не было ни души, а на здании — ни одной таблички с указанием, что это полицейский участок. Полицейские выбрались из машины и, встав по обе стороны задних дверей, приказали мне выходить.

— Что мы тут делаем? — поинтересовался я, выпрямляясь.

— Медикалэкзэм, — пробурчал низкорослый.

Медосмотр? Никогда не слышал про медосмотр при аресте.

Меня прошиб холодный пот, а остатки волос на голове зашевелились. Ни за что по доброй воле я не зайду в это мутное заведение и не позволю провести осмотр, каким бы он ни был. Я уже начал верить, что это и есть похищение, и рисовал в голове картины того, что ждет меня внутри: белый кабинет со стальной каталкой, столик с набором шприцов и эфэсбэшники в дешевых костюмах. Как только зайду внутрь, тут же что-нибудь вколют, а потом очнусь уже в московском СИЗО, и моя жизнь на этом закончится.

— Ноумедикалэкзэм! — ответил я воинственно, инстинктивно сжав кулаки, как перед дракой. Я не дрался с восьмого класса с тех пор, как я был подростком в школе-интернате в Стимбоут-Спрингс, штат Колорадо. Но сейчас, неожиданно для себя, я был готов к схватке, лишь бы меня не похитили.

Но вдруг что-то изменилось в их поведении. Один из них подошел ко мне очень близко, пока другой лихорадочно звонил кому-то по мобильнику. Закончив разговор, он что-то набрал в «Гугл-переводчике» и показал мне: «Медосмотр обязательная процедура».

— Хрень собачья. Адвоката и сейчас же!

Тот, что стоял ближе, вновь повторил: «Ноуадвоката».

Я облокотился спиной на машину и уперся ногами в асфальт. Тот, с телефоном, снова кому-то позвонил и выдал тираду на испанском. Прежде чем я успел сообразить, что произошло, меня затолкали обратно в машину. Снова сирена и мигалка. Мы выехали с площади и отправились в противоположную сторону.

Скоро мы снова оказались в пробке, на этот раз напротив Королевского дворца, застряв посреди скопища туристических и школьных автобусов. Пока я был то ли арестован, то ли похищен, мир не ждал и продолжал бурлить. Люди жили своей жизнью, наслаждались хорошей погодой и глазели по сторонам.

Через десять минут мы свернули на узкую улочку, сплошь заставленную полицейскими машинами. Темно-синий знак «POLICIA» висел на обветшалой стене кирпичного здания.

Эти двое действительно были полицейскими. Эфэсбэшники меня не похищали, я оставался в правовом поле европейского правосудия. По крайней мере, мне будут доступны все предусмотренные правовые процедуры, прежде чем дело дойдет до возможной экстрадиции в Москву.

Полицейские вытащили меня из авто и провели внутрь участка. В воздухе чувствовалось напряжение. Еще бы, не каждый день небольшой полицейский участок в центре Мадрида успешно задерживает и арестовывает международного преступника, находящегося в розыске по линии Интерпола!

Они отвели меня в комнату для допросов, а чемодан поставили в угол. Телефоны бросили на стол экранами вниз и запретили их трогать. Это было проще сказать, чем сделать. Мои телефоны разрывались. Экраны светились новыми сообщениями, эсэмэсками и твитами. Пищали уведомления о пропущенных звонках. Я находил некий комфорт в том, что моя ситуация не осталась без внимания.

Когда я остался один, меня вновь охватил ужас от происходящего. Это не было похищением, но всё же я был в руках испанской уголовной системы по запросу Кремля и русского ордера на арест. Все эти годы я знал, через что мне придется пройти, если это случится. Я выучил процедуру наизусть. Страна, задержавшая человека, свяжется с Москвой и сообщит: «Ваш беглец у нас, какие ваши указания?»

Россия ответит: «Готовьте к экстрадиции». Дальше у нее будет сорок пять дней для отправки формального запроса на мою экстрадицию. После этого у меня будет тридцать дней для ответа на запрос, и у русских еще тридцать дней для ответа на мой протест. Принимая во внимание неизбежные задержки в процессе, мне придется провести за решеткой в душной испанской тюрьме около шести месяцев, после чего меня либо отпустят, либо отправят в Россию.

В тот момент я думал о своей двенадцатилетней дочери — Джессике. Еще неделю назад мы с ней вернулись из долгожданной поездки: мы вдвоем побывали в очень английском местечке Котсволдс. Я думал о второй дочурке — десятилетней Веронике, которой я обещал похожее путешествие. Теперь его, возможно, придется отложить очень надолго. Я размышлял о своем старшем сыне — Давиде, который только что поступил в Стэнфордский университет, и у него уже началась самостоятельная жизнь. Он довольно стойко переносил невзгоды, которые чинил нам Кремль. Но испытания, которые нам предстоят, и мой твит, безусловно, скажутся на нем.

Я думал о жене и о том, как она сейчас сходит с ума и не находит себе места.

Двадцать минут ожидания показались мне вечностью. В комнату вошла молодая женщина, села напротив меня и произнесла на чистом английском: «Я переводчица».

— Когда я смогу увидеть своего адвоката? — потребовал я.

— Извините, но я переводчица. Я только хотела представиться, — ответила она, после чего встала и ушла из комнаты, так и не представившись.

Прошло еще десять минут, и она вернулась в сопровождении пожилого полицейского. Он навис надо мной, зачитывая мне обвинения на английском языке по бумажке. Согласно законам Евросоюза, любому задержанному должны быть предъявлены обвинения на его родном языке.

Я наклонился, чтобы получше рассмотреть этот документ. Это был шаблонный текст с пропусками в тех местах, куда должны быть вписаны вменяемые мне преступления. Единственное слово, которое было вписано, — «мошенничество».

Стул скрипнул, когда я вернулся в изначальную позу. Я посмотрел на полицейского и переводчицу. Они хотели увидеть мою реакцию. На протяжении многих лет путинский режим обвинял меня в куда более серьезных преступлениях, поэтому просто «мошенничество» не произвело на меня никакого впечатления. Я удивился скупости Кремля в этом вопросе.