– Кама… что? – удивление проскользнула в голосе раздраженного мужчины.
– Камацати, – подняла голову, столкнувшись со злым взглядом, – это маленькие паучки, согласно легендам южных народов, вызывают остановку сердца, но особые заклинатели могут их приручать и отдавать приказы.
Лицо капитана в этот момент надо было видеть. Его буквально перекосило в каком-то моральном поражении, и он устало потер лицо руками.
– Легенды и заклинатели пауков. Вы издеваетесь, госпожа Сатор? – кто-то очень сильно рассердился.
– Рогато-крылато-лохматые дархи женятся на морских фуриях. Мне ваше существование тоже поставить под сомнение? – скопировала раздраженный тон мужчины, но, помня свое незавидное положение, постаралась смягчить ситуацию, – это совершенно точно не зелья и не яды. Ничего похожего даже близко не существует. Полагаю, то же самое заключение сделала ваша лаборатория. Ну не запуганные же адепты там работают?
Говорила прямо в лицо Муресу, всем своим видом стараясь показать, что в моих словах насмешки нет. А вот капитан демонстрировал неприкрытый скепсис, и что-то неуловимо в его настроении мне не нравилось. Поэтому, сделав небольшую паузу, осторожно продолжила рассказывать свою теорию:
– Согласно записям с кристалла, никто не входил в его комнату на постоялом дворе. Но это, если искать людей. А пауков вы искали? Ко всему прочему, хоть вы и скрыли страну, три недели назад наш посол в Арудании трагически скончался от смертельного приступа, по этому поводу был маленький некролог в газетенке “Эрусвальдская хроника”. Пустыни, вечная жара, сложно представить более южные народы.
– Ваши детективные способности меня прям восхитили, на фоне заклинателей пауков, поискать статьи о смерти – это, пожалуй, гений дедукции, – издевательски прокомментировал Табурет.
– Тогда пускай ваши специалисты поднимут дело о гибели зельевара Ньерда Куккантили и подробно изучат рецепт “Белой сердечности”, во время приготовления которого он и скончался! – не имея больше сил сдерживаться, рыкнула на дарха, – тогда и поговорим о детективных способностях.
Собственная тетрадь была мной раздраженно отпихнута в сторону, а контракт пододвинут поближе. Остаться наедине с бумажками и то было приятнее, чем доказывать что-то насмехающемуся дуболому. Боковым зрением только и успела заметить, как сборник моих заметок плавно исчезает со стола, теряясь в недрах ящика среди кучи других бумаг. Удивленно взглянула на похитителя моей собственности, который почти в упор меня рассматривая, задался, наконец, правильным вопросом:
– Это тот, который в его двадцать пять сильно боялся умереть от остановки сердца, постоянно бегал к лекарю и проверялся? – сделав паузу, добавил, – а в итоге скончался именно от этого, после очередного заключения об отличном состоянии органа, во время приготовления сосудоукрепляющего средства, и став в народе нарицательным именем?
– Да-да! Тот самый, – язвительно подтвердила я, – только вот то, что рецепт считался выдуманным, мало кто знает, и остальные зельевары посчитали Куккантили поехавшим. Основной ингредиент “Белой сердечности” – живой и подчиненный камацити. Одна штука. Я могу уже начать подписывать согласие на рабство или еще о зверюшках из мифов и легенд поболтаем?
Нависать Табурет, наконец-то перестал и отошел к окну. Там занял самую настоящую наблюдательную позицию, скрестив на груди руки. Все то время, пока давала клятву на первой странице и подписывала следующие, чувствовала сверлящий во мне дырку взгляд, каждой клеточкой своего тела. Утешало только одно, что несмотря на “пока” и “временное помилование”, на каждую мою дерзость хотя бы не грозились немедленно казнить. Правда, едва ли рогатого надолго хватит, надо учиться сдерживаться. Даже, кажется, в этот момент из меня вырвался какой-то тоскливый, но короткий грустный вой. Вот так, с ходу, себя не переделаешь.
Уныние на меня накатило не только из-за внутренних мыслей, но и из-за контракта. Условия были самыми жесткими, какие только можно придумать. А от слов “верность”, “долг”, “преданность” к концу меня просто тошнило. На последнем листе все уговоры и аргументы развеялись столкнувшись с бессовестным “труд сотрудника не оплачивается”:
– Вы и здесь зарплату зажали? – из ушей аж дым пошел.
– Интересно, госпожа Сатор, почему дочь богатых родителей все время бесится из-за денег? – полюбопытствовал этот крохобор.
– Да не буду я вам ничего объяснять! – вскочила с места, поставив последнюю подпись, с гневом швырнула ручку на стол.
И без спроса уже стремительно направилась прочь из этого логова настоящего гнома. Но где-то в районе дивана меня грубо ухватили за предплечье, вынуждая остановится. Если бы я могла убивать взглядом, дарх бы уже бился в конвульсиях на полу. Капитан же невозмутимо меня оглядел:
– “Кровавая дань”, госпожа Сатор.
И правда, совсем забыла о последнем этапе, так сильно мне хотелось поскорее избавиться от общества скупердяя. Но это совершенно не повод хватать меня за руки. Так что из захвата я вывернулась, хотя, по правде говоря, Табурет удерживать и не пытался. К столу возвращалась, яростно стуча каблуками, с тем же бешенством рассекла ладонь плетением, вызывая куда больше крови, чем надо, и от души припечатала контракт, оставив на последнем листе красный отпечаток ладони. Хотя обычно все оставляли маленькую капельку. На коже засиял символ обременения и, тут же погаснув, исчез. А я с видом победителя гордо прошествовала мимо Муреса, задрав повыше нос, и покинула кабинет, оставив на полу кровавую дорожку.
Кто бы еще позволил мне наконец-то уйти. На звук внезапно открывшейся позади двери аж подпрыгнула, нервно оборачиваясь. Внутри пробежал легкий страх, что “временное помилование” закончилось.
– Госпожа, Сатор, – окликнули меня посреди приемной.
– Что?! – беспокойно почти завопила в ответ.
Табурет поморщился и, похоже, даже просчитал про себя до десяти:
– Пока вы болели, вместо ваших занятий проходила “Магическая этика”. Пройдите в деканат и ознакомьтесь с изменениями в расписании.
– Аа… Так это я два дня “болела”, значит?! – у этого дарха, похоже, вообще совести нет.
– Свои часы отработаете теперь вместо этики, – все мое возмущение ректор просто проигнорировал и добавил, – завтра зайдите в профсоюзный отдел после обеда. Познакомлю вас с коллегами.
И скрылся за дверью, не предоставив мне возможности еще хоть что-то сказать или спросить. Стучаться и вновь оказываться в кабинете наедине с разведчиком не было никакого желания. Хоть все и кипело от придуманного Муресом плана. Сначала они отправляют меня на больничный, а потом и вовсе по-тихому увольняют по-собственному желанию. Сатор? Какая Сатор? Ну была, ну работала, потом ушла и ничего не знаем. Циничность дарха, похоже, не знает границ. Меня опять так завело, даже в голову рецепт блошиной чесотки залез. Отмахнулась от навязчивой идеи с большим трудом. Хватит с меня уже одного отсечения головы, два – это как-то чересчур.