Поцелуй зверя - читать онлайн книгу. Автор: Анастасия Бароссо cтр.№ 32

Вторая фаза обращения, обещанная Медведем сразу вслед за первой, манила и пугала одновременно, но одно Белояр понимал уже сейчас: обратной дороги не существует, а значит — не должно существовать и сомнений. И за одно лишь это новый Ученик с каждым часом, с каждой минутой испытывал все более сильную преданность и благодарность к Учителю.

И когда он, наконец, пошел туда снова, увлекаемый неведомой, неодолимой силой, то все было ярче, сильнее и проще. Белояр постиг, как сладко быть жертвой. Он уже не боролся с собой, не удивлялся и не стыдился желаний и ощущений, нахлынувших обжигающей, как мороз, волной.

Отпусти себя. Выпусти на волю, спрятанное в тебе…

Теперь для него не было загадки в этом наставлении Бера. Уже в самом конце он дал излиться и страху, и восторгу, сжигавшим его изнутри все эти дни.

Когда Белояр возвращался с капища во второй раз, в глазах его пряталось то, что принудило Рьяна снова пойти ему навстречу с намерением задеть плечом или словом. В них таилось то, что заставило Медведя, когда он встретил на пороге шатающегося, ослабшего Ученика, вскричать с ликованием:

— Слава богам! Теперь я знаю, кто найдет мне идола!

Он ел и пил как сумасшедший. Так, словно потерял катастрофическое количество энергии. Но он действительно потерял ее — капище вытягивало все силы. По этой причине Белояр последние дни усердно обходил Рьяна стороной, стараясь не попадаться тому на глаза. В измененном сознании отчаянно боролись меж собой жертва и охотник. В таком состоянии некогда и невозможно стало думать, анализировать собственные реакции, изменившиеся так резко и так сильно.

Теперь он только ждал. Ждал и боялся того, что должно было случиться дальше. Ждал, потому что чувствовал на себе власть капища, тянущую и разрывающую изнутри. И боялся, потому что понимал теперь — все получится.

Белояром безраздельно владели смятенные помыслы и предчувствия. Темнота с каждым днем все раньше и плотнее укутывала селение непроницаемым покрывалом. Молодой человек не замечал, что часто серые и продолговатые глаза смотрят на него издалека с надеждой. А губы — розовые и блестящие, шепчут слова таинственного, сильного и, главное, искреннего наговора.

Скоро выяснилось, что Марк живет в десяти минутах ходьбы от клуба. Теперь стало понятно, почему он там завсегдатай.

Они поднимались пешком по узкой, пыльной лестнице с резными чугунными перилами. На пятом этаже остановились у крашеной деревянной двери. Сразу за ней оказалась еще одна такая же, только открывающаяся внутрь. Юлия видела подобные квартиры лишь в черно-белых советских фильмах.

— Это твоя?..

Отдавая новому знакомому пальто в просторной, ярко освещенной прихожей, Юлия восторженно разглядывала высоченные — не меньше четырех метров — потолки с пожелтевшей лепниной. Стены, оклеенные изумрудными обоями, и наборный паркет — чуть ли не старинный.

— Съемная, — небрежно ответил Марк. — Я здесь недавно, последние полгода.

— А-а…

Эта «съемная» обитель в центре Москвы обладала всеми признаками так называемого элитного жилья. Две светлые комнаты, одна из которых с эркером, кухня размером с половину Юлиной квартиры, огромные окна, выходящие на уютный внутренний дворик. В кухне окно задрапировано бирюзовыми занавесями из органзы. Яркие, полупрозрачные, шуршащие, они создавали среди зимы ощущение лета.

Пока Марк заваривал в турке ароматный кофе, Юлия сидела за круглым столом, разглядывала изящные фарфоровые чашки и думала, что этот парень эстет и немного сноб. Манерами, развязными и изысканными одновременно, и всем своим рафинированным видом он напоминал мальчика из профессорской семьи. В Юлином детстве таких называли «мажорами».

— Ты где учился?

Она не удивилась, услышав в ответ название одного из самых престижных вузов столицы.

— А ты? — он едва приподнял левую бровь.

— В педагогическом, на психфаке.

— Ясно…

— А… кто твои родители?

Юлия рассудила, что если уж решила один раз быть любопытной, то почему бы не пойти дальше? На столе появилась тонкая пиала с неровными, как кристаллы, кусками коричневого сахара. И еще одна, такая же, с мятными леденцами в блестящих обертках.

Марк взял одну конфету. Юлия в молчании наблюдала за тем, как его нервные пальцы, разворачивая леденец, шуршат оберткой. Подержав немного на ладони прозрачно-зеленый эллипс, Марк механически бросил его в рот.

— Я с предками давно не общаюсь, — сказал, он, не глядя на гостью.

— Почему?

Скомканный фантик полетел в стекло. Ударился, упруго отскочил в сторону и остался лежать на паркете глянцевым изумрудным шариком.

— Они меня не понимают.

— Мои меня тоже не понимают, — понимающе кивнула Юлия и добавила: — Но они ведь меня любят…

Марк промолчал. Запах свежемолотого кофе согревал и успокаивал. Который раз за сегодняшний день некие неуловимые вещи вдруг отчетливо напоминали лето, Испанию. Этот аромат, и занавески, как море. Плотные двойные рамы старого добротного дома и большие чугунные батареи делали зиму не такой невыносимой. Непривычное тепло и бессонная ночь начали сказываться быстро. Юлия не без труда заставила себя сесть прямее на удобном стуле, выпрямить ноющую спину. Марк невольно повторил ее движение.

— Мы с тобой ведь о самом главном не говорили еще… — тихо начал он.

— О чем?

Юлия вскинула ресницы и вдруг увидела, что глаза, так удивительно похожие на ее собственные, выглядят больными и уставшими. Покраснела тонкая кожа век, полопались мелкие сосуды. На скулах кожа обветрилась и краснела мелкими болезненными точками. Стало стыдно, когда подумалось, что это из-за нее. И не такое могло случиться с человеком, пока он выслеживал ее, если не врет, почти месяц.

Марк наклонился, поставил перед Юлией дымящуюся чашку. Не распрямляясь, оперся локтями о стол. Глядя ей в лицо, заговорил тихо, проникновенно, так, что становилось ясно — эти слова предназначены только ей. Именно ей одной.

— Я столько натворил в жизни… Все от того, что поздно понял… и долго не видел, кто я… Понимаешь?

— Да, — прошептала Юлия.

— Я не знал, куда себя деть, и ввязывался в такие вещи, что лучше тебе не слышать… От отчаяния моя милая бедная мама поседела раньше времени. Еще бы! Интеллигентный мальчик в банде малолетних отморозков, потом колония и наркотики и… Я прошел через все глупости и опасные штуки, какие ты можешь вообразить потому только, что мне некуда было приложить силы. Что-то бесконечно гнало меня вперед, толкало, причем именно к плохому…

— Да-да, я понимаю, — перебила она. — У меня так же… почти.

— Однажды, оказавшись в очередной грязной яме, я вдруг подумал, что именно там мне и место. Вообразил — мне мешает обрести настоящего себя родительское воспитание, все эти поколения интеллигентных предков… и я порвал с ними.