— Ты обещал за меня заступиться.
Онегесий взглянул на него неподвижным взглядом.
— Я не смог.
— Попробуй снова. Скажи, что повинную голову меч не сечет.
— Аттила так не считает. У него свои поговорки.
— Тогда помоги мне уйти, — взмолился Скотта. — Золото спрятано у берез. Возьми его и отдай аттиле за то, чтобы меня отпустил…
— Не отпустит.
Онегесий коротко размахнулся и ударил Скотту мечом. Из раны смородиной брызнула кровь, Скотта со стоном свалился на спину. Онегесий добил его, словно лошадь, сломавшую ногу, и тяжелым шагом пошел обратно во двор.
У самого выхода он вдруг вспомнил, что позабыл рассказать о Зерконе, но ему и в голову не пришло вернуться. Пусть аттила разбирается без него — с Зерконом, с послами, с Орестом, сбежавшим в Константинополь к Хрисафию. Вот кто не должен был увильнуть от карающего меча, но Онегесий об этом больше не думал.
Как не думал об этом и сам Хрисафий.
Пока не увидел Ореста.
Часть 16. Заговор Хрисафия и Аспара
Орест заявился к евнуху еле живой от усталости и весь в дорожной грязи, в каких-то прилипших листьях, с репьями в спутанных волосах.
Хрисафий отвел его в умывальню, заставил одеться в чистое и только потом расспросил.
— Тебя ограбили? — задал он первый вопрос.
Орест ответил, что это не ограбление, а побег. Аттила узнал о послах, о золоте, о том, что Хрисафий был в сговоре с Эдиконом и Скоттой.
— Лучше бы вы договаривались со мной, а не с Эдиконом, — подытожил гость. — Уж я бы вас не подвел.
Хрисафий слушал его, разинув рот, но панике поддаваться не стал. На случай разоблачения у него всегда имелась лазейка, как выйти сухим из воды и сохранить доверие императора. Вот чьего гнева действительно стоило опасаться. Как и нападок сестры Феодосия. Из-за интриг Хрисафия она лишилась влияния на августейшего брата и ждала только случая, чтобы выйти из тени, если евнух оступится и падёт. А уж если возникнет скандал из-за золота, которое отвезли подставному аттиле, так и вовсе сравняет с землей. Однако для этого мало увидеть руку, запущенную в императорскую казну. Надо еще доказать вину.
— Золото мы потеряли, но унынию предаваться рано, — подбодрил Хрисафий Ореста. — Эдикон, как я понимаю, мертв. Остальные не слышали нашего с ним разговора и не смогут ничего доказать. А вот мы без особых усилий убедим императора в своей правоте. Подсунем такую версию, что превратимся в героев в его глазах. Только уж будь любезен, придержи свой раздвоенный язычок. Не отпускай его с привязи без моего сигнала. Я расскажу тебе, что говорить и кому. Уяснил?
— Уяснил, — с готовностью ответил Орест.
Хрисафий ласково потрепал его по щеке.
— Я ценю твою преданность и никогда не забуду того, что ты сделал. В моей благодарности можешь не сомневаться. Оставайся пока у меня. В покоях евнуха императора Феодосия аттила не станет тебя искать. Да и никто не сможет найти. Аха-хах, — разразился он тихим довольным смехом.
Хрисафий действительно был доволен собой. Точнее той гениальной мыслью, которая родилась у него в голове и расставила все по своим местам. Он сейчас же пойдет к Аспару и назовет такую причину сговора с Эдиконом, что могущественный влиятельный полководец безусловно окажется на его стороне.
— Следуй за мной, — велел он Оресту. — Только набрось вот эту накидку… Да не изнанкой. Каймою наружу. Иначе вышивку будет не видно. Вот так. Теперь ты похож на Ахилла.
— Которого поразили в пятку? — припомнил Орест без какой-либо задней мысли.
— Опять он болтает, колтун ему в лохмы, — беззлобно выругался Хрисафий. — Предупредил же, помалкивай, что бы тебе ни сказали. Только кивай, если спросят, правду ли я говорю.
* * *
Аспара они встретили в главном коридоре дворца, сиявшем идеально ровными мраморными полами и золотыми филёнками на дверях. Здесь все было величественным и древним: мозаики, фрески на стенах, бронзовые чаши для огня.
Аспар разговаривал с каким-то военным. Вид у него был суровый, как у человека, которому каждый день приходится доказывать соответствие должности. Хрисафий и видом своим, и возрастом казался моложе на добрый десяток лет, и его положение при императоре было куда прочнее. Обычно Аспар смотрел на него подчеркнуто вежливо, но сегодня, уставился так, что у евнуха затряслись поджилки. Свирепое выражение было и у второго военного, стоявшего рядом с Аспаром. Почуяв опасность, Хрисафий уже не шел, а тёк по холодному мрамору на ослабевших ногах.
— Полимарх Аспар, — произнес он тревожным голосом. — Прошу уделить нам немого времени. Иначе случится непоправимое.
— Охотно верю, — с неприязнью ответил Аспар. — Благодаря посольству, которое вы отправили к гуннам времени у меня в обрез.
Сказав это, он подошел к двери, видневшейся под золотыми сводами арки, возле которой стоял. Охранники тут же её открыли. За ней начиналась самая мрачная часть дворца. Сюда в потайную комнату приводили узников для допроса. Войти в неё можно было легко, а вот выйти…
Хрисафию понадобилось все его мужество, чтобы следовать за Аспаром.
В комнате вместо узника находился какой-то всклокоченный человек, довольно жалкий, не походивший ни на римлянина, ни на скифа. Хрисафий притворился, что видит его впервые, в надежде, что так же поступит Орест, но Орест поступил по-другому.
— Вигила?! — воскликнул он вопреки приказу молчать. — А ты тут какими путями?
— Да теми же, что и ты, — отозвался тот с нагловатым оскалом.
— Поздороваетесь потом, — оборвал их Аспар и посмотрел на Хрисафия. — Вигила был вашим лазутчиком при посольстве, не так ли? Аттила его раскусил и требует выдать причастных. Нельзя ли узнать поподробнее о том, что случилось. Из первых уст, так сказать?
— Разумеется, — бодро ответил Хрисафий, «уж если и лгать, то лгать откровенно», как говорили во времена его юности. — Когда к императору приезжал Эдикон, наверное, вы его помните, он всячески выражал восхищение нашей жизнью, богатствами и достатком. И я намекнул ему, что у того, кто избавит нас от аттилы, будет такая же жизнь. Эдикон обещал это сделать, и мы с ним расстались.
— А посольство? А золото?
— Таково было условие Эдикона. И такова цена. Он поклялся, что выполнит свое обещание. А вместо этого, даже страшно подумать… Но об этом я расскажу вам только наедине.
Аспар нетерпеливо взмахнул рукой, и комната моментально очистилась от лишних свидетелей.
— Прошу вас понять мое рвение. Я хотел избавить Империю от врага, — трагическим голосом произнес Хрисафий, как только другие ушли. — Эдикон меня обманул. Выманил золото и устроил представление с самозванцем. Аттила узнал об этом, и теперь я могу пострадать…
— Ну-ну. Перестаньте, — внезапно расчувствовался Аспар. — Никто вас ему не выдаст. Но я понимаю ваше отчаяние. У меня самого опускаются руки. Аттила требует выдать Себа́стьена, а я не знаю, где нам его искать.