Дождался ее неуверенного кивка, прежде чем бросить уже на ходу:
— В спальню идем.
— Может, сбавишь обороты своей ярости? — прилетело ему в спину. — Раз только между нами.
— Обязательно. Разденешься — я сбавлю.
В спальне Доминика пыталась протестовать, когда он включил часть точечного потолочного освещения и бело-красную подсветку на стене у изголовья.
— Оставим. Хочу тебя видеть.
— Ладно, — едва слышно отозвалась она.
Приглушенный свет не перегружал зрительное восприятие, напротив, создавал интимную обстановку, деликатно выхватывая из темноты исключительно большую прямоугольную кровать. Оставшаяся часть комнаты теряла какие-либо очертания в приятном сумраке.
— Иди сюда.
— Сейчас.
По шелесту ткани понял, что она повторно раздевается.
Под куполом завораживающей тишины тонкий стук ее каблуков отразился, словно выверенная атакующая дробь. В освещение попали сначала стройные загорелые ноги, затем — округлые бедра и впалый живот, роскошная высокая грудь, выпирающая ключица, напряженная шея… Ника остановилась, когда приглушенный красный свет высветил из сумрачного облака ее подбородок и пухлые губы, оставляя за чертой видимости глаза.
Подняв руку, Градский, словно в сладком бреду, прощупал пальцами твердые косточки ее ключицы, слегка задевая запястьем мягкую упругость груди. Ее рот скоропалительно захватил воздух, формируя в возобновившейся тишине задушенный вздох. Гладкую кожу под его пальцами стянуло россыпью мелкой дрожи.
Как бы у нее в личной жизни ни получилось, каким бы опытом она не успела обзавестись, Сергей не должен был пользоваться создавшейся ситуацией.
Не должен был, но воспользовался.
Хотел, чтобы отныне она принадлежала только ему. После секса он уже не сможет ее отдать. Не отдаст. Все. Точка.
— Без резинки. Согласна?
Губы Ники дрогнули непонятной эмоцией.
— Не знаю, — выдавила нерешительно, но как-то отстраненно, словно на тот момент уже плохо соображала.
— Я — знаю. Все хорошо. Доверься мне.
— Хорошо.
Сковал хрупкие плечи ладонями. Девушка тотчас окаменела, а Градский, удерживая ее на расстоянии вытянутых рук, на долгое мгновение прикрыл глаза.
Как ему, бл*дь, к ней прикоснуться, чтобы его не разбросало на куски? Как?
Минуя ненужные ни ему, ни ей страдания, по нахрапу пошел. Сделав шаг, приблизился практически вплотную. Заведя за спину Ники руки, слегка прошелся по напряженным позвонкам. Потянул ее на себя. Теряя силу, обнял с опаской — едва- едва. А потом, дождавшись ее первого отрывистого вдоха, вдавил податливое девичье тело в свою грудь.
Закатил глаза, расщепляя воздух шумным хриплым выдохом, по существу больше похожим на стон, хотя он вроде как сдерживался.
Вдохнул на весь допустимый объем легких запах Доминики — чистый, без примеси других ароматов. Утыкаясь носом в нежную кожу, чувствовал лишь ее одну в тот момент.
Жадный, головокружительный глоток.
Рывок, и… небо под ногами.
"Вместе".
Градский это короткое и когда-то такое простое слово внутренне орал капсом, с точками и другими рубящими знаками препинаниями между буквами.
Ощущал, как Ника ответно трется о его шею и грудь лицом и телом, беззастенчиво короткими вдохами пьет его запах, трогает тело руками, притискивается с отчаянной силой, впивается ногтями в лопатки.
Тряслась намного сильнее, чем в ту ночь, когда Градский впервые ее раздевал.
— Скучал по тебе, — поставил в известность приглушенным голосом. — Адски.
Доминика отрывисто и шумно вздохнула, но ничего не ответила. Да ему уже и не нужно было. Понял ведь без слов.
Подтолкнул к кровати, в размытый прямоугольник света. Она без всяких колебаний опустилась на покрывало и продвинулась к изголовью. В мягких бело-красных бликах выглядела попросту нереально красивой.
Грудь рвало эмоциями. Но Градский даже не пытался сопротивляться, упиваясь всеми ощущениями, какой бы мукой некоторые из них не являлись.
Ника неотрывно наблюдала за тем, как он избавляется от брюк и боксеров, в то время как на ней самой еще оставались черные кружевные трусики. Жестом показал, чтобы быстренько снимала. Рвать на ней ничего не хотелось. И без того пугливая она, его девочка.
Если до этого момента он еще что-то о ней подзабыл, она ему охотно припомнила. Нахальная и стыдливая, противоречивая Доминика Кузнецова из трусов, конечно, выскочила. Однако к демонстрации узенькой полоски волос в развилке прелестных гладких бедер подошла с особой грацией — присела на согнутые в коленях ноги, как русалочка Ариэль.
"*баный Гэндурас!"
"Позы из Диснея!"
Новая волна похоти поразила проклятое тело яростной силой и болезненной остротой. Саданула с размаху по всем основным и вспомогательным органам, затачивая дальнейшие действия под первобытные животные инстинкты.
— Покажись, — скомандовал, вскрывая себе вены.
Ника вытянулась на постели, оставляя ноги слегка разведенными, якобы расслабленными. Да уж… Глаза зажмурила. Ладони к животу притиснула.
— Раздвинь ноги и согни колени.
Думал, дальше уже некуда… Давление крови зашкалило. Эрекция стала болезненной. Глядя на совершенную нежно-розовую плоть, инстинктивно взял член в руку. Несколько раз провел, не задевая головку.
Наверное, и внешне не получилось сохранить невозмутимый вид. Доминика пугливо выкатила глаза, едва он опустился на матрас и двинулся в ее сторону:
— Не бойся ты так. Сама же пришла, — шепнул, накрывая ее своим телом.
Страх не ушел, но она, вполне ожидаемо, запротестовала:
— Я не боюсь.
— А дрожишь тогда почему?
— Просто нервничаю.
— Не нервничай. На реакции мои не смотри. Я умею себя контролировать, — скользнул губами за ухо. — Аккуратненько тебя тр*хну. Обещаю, больно не будет.
Влажно прошелся по нежной коже языком. Прихватил губами. Снова лизнул. Пробежался поцелуями по плечам. Спустился ниже. Тронул губами напряженную вершину груди. Ника вздрогнула уже от наслаждения. Вцепившись пальцами ему в плечи, выгнулась навстречу. Телом быстро отозвалась. Запылала неприкрытым возбуждением. Забурлила изнутри, высекая воздух сладкими рваными стонами.
Но стоило Градскому приподнять ладонями ее лицо, пройтись пальцами по бархатной коже, испуганно распахнула затянутые поволокой глаза.
— Ты только не целуй меня, Серёжа, — размыкая губы, обожгла дыханием огрубевшую кожу мужских пальцев. Поймал в ее горящих и влажных глазах приступ непонятной паники. — Пожалуйста, не надо.