— А вот я не был бы так уверен, — пробурчал отец.
Только кто его слушал?
Валентина Алексеевна с безудержным смехом и теплом в сердце смотрела, как сын, отбив дурашливый поклон, пригласил на танец упакованную в пестрый халат Стефанию Митрофановну. Подмигнув матери, в такт музыки повел бабулю в вальсе. И такое счастье из этих двоих перло, пока горланили с гиперболизированным романтизмом:
— Ты ладонь в ладонь положишь, молча голову склоня, но и ты понять не сможешь, что ты значишь для меня. Звезды в мире все и люди, словно листья на ветру, если ты меня разлюбишь, в тот же вечер я умру. Э-э-эй[4]!
Ближе к часу родня разошлась, а Град продолжил маяться. Перетекая из состояния распирающего счастья в состояние ноющей тоски, всеми мыслями был со своей ненаглядной Плюшкой. Уснуть даже не пытался. С левой стороны так заламывало, что моментами приходилось дыхание задерживать.
Неразборчивыми торопливыми загогулинами исписал два листа в тетради. Потом, психанув, все перечеркал. Пошленькие строчки его больше не интересовали, а все, что кроме них выходило, казалось недостаточно красивым для его Плюшки. Одни столбцы — параноидальный бред, вторые — полная безвкусица. Он себя, конечно, никогда не считал великим Маяковским, чтобы там "Лиличке, вместо письма…" и прочее… Но раньше как-то слова сами собой складывались в понятные и емкие фразы. А теперь: строчки все оборванные, сравнения топорные, слова до скуки простецкие… Истерзался ведь настолько, словно сердце достал и кровью писал! А вышла галиматья. Решись перемолоть в голос — слетевшиеся над лампой за балконными дверями комары передохнут.
"Се-рёжа — молодец?"
"Серёжа — долбо*б!"
Под утро все-таки сорвался. Еще ни бабка, ни мать с отцом не проснулись, только Зинаида Викторовна топталась по коридорам, распахивая окна на проветривание. Пашущая без устали сплит-система ее, видимо, не устраивала. Батя тоже всегда настаивал, что свежий морской воздух никакие кондиционирующие, очистительные и увлажняющие технологические изобретения не заменят.
При виде Сергея, Зинаида Викторовна смешно подскочила и отлетела к противоположной от окна стене.
— Иисус Христос! Сергей Николаевич! Что это ты в такую рань? Напугал, чуть сердце не остановилось.
— Так Сергей Николаевич или Иисус Христос? — сухо поинтересовался Град, притормаживая, так как женщина, буквально кинувшись ему наперерез, принялась собирать свои тряпки и метелки. — По батюшке меня сто лет не называла.
Не было никакого желания с кем-то беседовать. Стремился поскорее выскочить из дома, но не таранить же ее внаглую.
Мысленно сосчитал до пяти.
Вздохнул, когда Зинаида Викторовна, едва он двинулся вбок, чтобы как-то по-джентльменски все-таки прорваться, будто специально, не разгибаясь, шарахнула прямо перед ним ведром.
— Так ты это, уж извини, царевич, большей частью времени не дотягиваешь, чтобы я тебе величала, — бухтела женщина, продолжая возиться. Даже в лицо ему не смотрела. Перед взором Града мельтешили только длинные юбки и толстый зад управительницы. — Без обид.
Последнее с пренебрежением пальнула и глянула с выраженным презрением. Его спародировала. Выкупил, конечно.
— А то тебе не пофигу, обижусь ли я?
Старая карга хмыкнула, упирая в бока руки.
— Я больше скажу: ср*ть я на вас, Сергей Николаевич, хотела, — произнесла тихо, с расстановками.
— Это очень грубо с вашей стороны, — вежливо отозвался царевич. — Мне очень неприятно. Спасибо.
— Пожалуйста, — убираясь с прохода, отвесила издевательский поклон.
— Хорошо дня, Зинаида Викторовна.
— Хорошего дня, царевич.
И едва он прошел, в спину прилетело ее гнусавое пение:
— Золотится роза чайная, как бокал вина. Между нами дверь стеклянная, между нами тишина[5]…
Оглянулся чисто на механике. Впрочем, управительница на него внимания не обратила. С безмятежным видом натирала стекла, словно выбор песни не нес посыл к его ночному сейшен-пати.
Мелкобуржуазная террористка. Всегда догадывался, что она его презирает.
[1] "Единственная моя", Ф. Киркоров.
[2] "1000 свечей", Ф. Киркоров.
[3] Команда КВН "Уездный город".
[4] "Ты, ты, ты", Ф. Киркоров.
[5] "Роза чайная", Ф. Киркоров & М. Распутина
19.2
Заявился к Доминике с первыми лучами солнца. Она, еще сонная, разомлевшая после ночи, не открывая глаз, прелестно улыбнулась, когда Градский, скользнув губами по шее, разбудил ее холодным прикосновением.
— Эй, мадам, просыпайся.
— Се-рёжа… — вот, что он всю ночь хотел услышать.
— Подъем, Кузя.
Она чуть выгнулась, потягиваясь и сладко зевая.
— Кто тебя впустил?
— Ты на мои смс-сигналы не отреагировала. Пришлось настрочить твоей жестокой старшей сестре.
Сереге в затылок прилетела Алинина крохотная подушка.
— Еще немного, Градский, и я покажу тебе не только жестокую старшую сестру, но и Кузькину мать! Разбудил в такую рань.
— Тихо вы уже, — раздалось приглушенно из-под одеяла на третьей кровати.
— Глянь, что я принес, — прошептал Серега Доминике.
Его голос был тихим, но вместе с тем глубоким и хрипловатым. Ощущая, как по спине сбегает нервная дрожь, с улыбкой вслушивалась в слова, а усвоив посыл сказанного, и вовсе разволновалась. Приняла сидячее положение и, выжидающе взирая на Градского, с видом довольного ребенка потерла в предвкушении ладони.
Он положил на ее колени охапку не до конца открывшихся нежно-розовых пионов.
— Ого! Ничего себе! Пионы! — пискнула возбужденно. — А я думаю, что за аромат цветочный ты с собой притащил?
— Хотел розы, — слегка улыбаясь, пояснил Градский. И даже зачем-то уточнил: — Белые. Но магазины еще закрыты. Пришлось ободрать клумбу в парке.
— Ты с ума сошел! — эмоционально ужаснулась Кузя, не переставая улыбаться. — А если бы тебя поймали, дурачок?
— Ну и что, — беспечно пожал плечами дурачок. — Подумаешь, проблемы.
Рассмеялись одновременно и, ринувшись друг к другу, не прекращая смеяться, соприкоснулись лбами.
Град вдруг поймал себя на ощущении: бывают моменты, когда даже поцелуи не значат столь много, как сумасшедшее желание непрерывно смотреть друг другу в глаза.
— Если бы мне не хотелось так сильно спать, Градский, твою мать, я бы от умиления расплакалась, — практически растроганно прошептала Алина.
— Эй, проваливайте уже, — снова подала голос Руслана. — Там в парке не только воровать цветы можно, еще гулять. Проветритесь, а то в вашем углу градус напряжения зашкаливает.