Ева прикрыла пальчиками губы, скрывая улыбку.
— И как, получилось? Не думать?
— Не особо, — вновь честно призналась Доминика. — И мое поведение было едва ли не хуже. Ты пугал меня, — посмотрела, наконец, и на Градского.
— Поэтому ты угрожала мне? И всячески провоцировала? Третий дан по дзюдо — я до сих пор помню.
— Лучшая защита — нападение, как говорится. Я тогда этим руководствовалась.
— Не похоже, что сейчас что-то сильно изменилось, — тихо заметил Сергей. — Ребенком ты меня конкретно приземлила.
— Ну, мог бы, Серёженька, хотя бы у матери поинтересоваться, ходила ли я когда- нибудь с животом.
— Вот как-то вообще не думал о твоем животе. Да и не особо знаком со всей цепочкой этого процесса. Меня больше беспокоило, как именно ты оказалась беременной, зачем и почему? 06 этом я и думал.
— Ну, еще бы! — фыркнула Ника.
Ощущая неимоверную сухость во рту, сделала очередной большой глоток вина.
— Да. Спасибо за удушающий "вытрезвитель".
— Всегда, пожалуйста, Серёженька.
[1] Отсылка к песне "Билетик в кино" группы "Иванушки Int".
33.2
Переступив порог квартиры Градского и пробежавшись по уже знакомому интерьеру взглядом, Ника моментально ощутила, как ее закружило в безумном водовороте неуправляемых эмоций.
Стремительно обернувшись, бросилась к идущему позади нее мужчине. Поднявшись на носочках, скользнула ладонями по твердой груди и сильной шее, сомкнула пальцы на затылке. Порывисто приникла губами к его губам. Крепко. Без какого-либо заигрывания и баловства. Сходу по-взрослому. Жадно и влажно. Со вкусом. Безмерно упиваясь одним лишь этим процессом.
Сердце разогналось до максимума. В груди острыми и мощными перекатами задрожали вырвавшиеся из-под гнета разума чувства. Слепые слезы изнутри обожгли сжатые веки. Воздуха стало критически мало. Пространство завертелось, вращая земной шар совсем иначе, как случалось только лишь рядом с Градским.
Сдавливая ладонями ее талию, он напирал, инстинктивно перехватывая главенство. Трогал ее. Стискивал до боли и хруста. Зарывался руками в пышные волосы. Впивался в губы Доминики с такой жаждой, словно дышать без нее не мог.
Не мог же…
И правда, не мог.
Отстранившись, она заглянула Сергею в глаза, выражая все свои неприкрытые эмоции. У него от этого ее взгляда сумасшедшим вихрем скрутило все внутренности. А она еще додумалась спросить:
— Скучал по мне, Серёженька? Плохо тебе без меня?
Молчал. В тот момент не получалось сложить все чувства в слова. Как их вытащить, не разодрав себе глотку? Эта болючая груда без того распирала и жгла грудь. Куда ее еще наружу?
Смотрел на Доминику, словно околдованный. Впитывал в себя ее образ. Ее беззащитность, открытость, искренность и безумную тоску. Наполнялся ею.
— Я тебя сегодня когда увидела, внутри что-то взорвалось, — выдавая волнение, вцепилась пальцами в воротник его рубашки. Закрывая глаза, прижалась губами к подбородку. — Горячо так… Больно… Невыносимо! И хорошо, Се-рёжа… Так хорошо!
Его пальцы непреднамеренно с неоправданно силой стиснули платье на ее пояснице и слегка растянули ткань в противоположные стороны. Приглушенный треск шерстяных ниток быстро смазал шумный и сиплый выдох Ники.
— Что же ты делаешь, маленькая? — в хрипоту его голоса просочилось слишком мало мягких ноток нежности, в нем преобладала грубая мужская сила, которая не настроена на откровенное проявление чувств.
И этот рычащий хрип вовсе не являлся тем, что могло бы Нику обесточить и успокоить. Чувствовал, как она заволновалась еще сильнее. Подбираясь к пику напряжения, затряслась, прижимаясь к нему всем своим телом.
— Сейчас я буду падать, Серёжа… Ты лови… — прижалась губами к его шее, обожгла частым дыханием. — В этот раз ты должен меня поймать, слышишь? Пожалуйста, не дай мне снова разбиться. Мне так страшно. Так страшно… Поймай меня…
— Поймаю, — одно слово, которое стоило ему титанических усилий.
Титанических, но посильных. Хуже стало, когда Доминика, наконец, начала говорить. Когда она начала падать.
— Мне было плохо, Серёжа. Я без тебя не могу. Не знаю, как продержалась столько лет… Ты мне нужен. Без тебя сердце разрывается. Без тебя все неважно и неинтересно, — замерла, резко заглатывая воздух. Неосознанно царапнула его шею ногтями. Прижалась еще теске. И продолжила тем же убийственным рваным шепотом: — Я помню все-все, что с тобой связанно. Все! Что и когда именно ты мне говорил, как смотрел и прикасался… Я… Ты прав. Я никогда тебя не забывала. Никогда, никогда, никогда, никогда… — оборвала этот эмоциональный поток, лишь когда воздух закончился. Снова шумно вдохнула. — Всегда твоею была. Всегда. Ты — единственный. Ты — мой. Навсегда.
После этих слов сжал ее с такой силой… Думал, переломит.
Выдохнул.
Вдохнул. Выдохнул.
Вдохнул.
Запирая весь огонь внутри своей груди, медленно расслабил руки. Обнял ее максимально осторожно, но все же ощутимо крепко.
— Моя маленькая, любимая девочка, — вышло по-своему ласково, насколько Градский только умел. — Все уже. Все. Выдыхай. Поймал. Держу. Вместе теперь. До последнего вздоха.
— Да… Не отпускай меня, Серёжа.
— Не отпущу.
Оглаживая затылок и спину Доминики, дождался, пока она расслабилась и задышала ровнее.
— Все. Идем успокаиваться, — подтолкнул в сторону кухни. — Ты у Титовых на вино налегала. Сейчас, давай, чем-то чуть покрепче облагородимся, иначе у меня башню сорвет.
— А у меня? Я боюсь напиваться.
Усадив ее за стойку, сам прошел к мини-бару. Выдернул из разноцветной батареи алкоголя бутылку вермута.
— Напиться я тебе не позволю. Напиваться — плохо. Кроме того, у меня на тебя еще планы сегодня.
— Это какие?
— Закреплять перемирие будем, — улыбнулся, заметив, как она краснеет. — Нравится мне, Кузя, как ты цвет меняешь. Всегда нравилось. Розовый тебе к лицу.
В порыве того же смущения она прижала к пылающим щекам ладони, но заулыбалась, к сильнейшему облегчению Града, уже без опаски.
Подливал ей раза три, на самое донышко, но она умудрялась цедить и цедить, большую часть энергии выдавая на свою привычную болтовню. Наблюдал за ней с улыбкой и жадно ловил каждое слово, признавая, что крайне сильно скучал по ее непревзойденной эмоциональной тарабарщине.
В какой-то момент дернул барный стул, на котором сидела Кузнецова, притягивая ее между своих широко разведенных бедер. Она резко умолкла, опуская взгляд и судорожно сжимая колени, вцепилась пальцами в мягкое сиденье.
— Ну что, Плюшка? Берем выше? Закрепляем? Будешь Градской?