– Как вы узнали, где я?
Комиссаров молчит. Наклоняется ко мне, достает из бардачка пачку сигарет! И закуривает.
– Макаровна сказала.
– Но я ничего ей не рассказывала.
– А должна была, мать его, рассказать! В первую очередь мне, конечно!
Сигарета в крупных пальцах Комиссарова кажется игрушечной. Но вони от нее – будь здоров. Я утыкаюсь носом в воротник куртки. Не удивлюсь, если Макаровна подслушивает мои разговоры. В том числе и с врачом. Слово «аборт» в том разговоре точно проскальзывало. Ну, а адрес – нетрудно было найти, подняв мою историю поиска на компьютере.
– Вы же предупреждали меня. Я… не послушала. О чем тут рассказывать? Зачем? Чтобы было, в чем меня упрекнуть? Так я и сама знаю, что дура. Зря вы меня остановили. Я и так с трудом решилась, а теперь вообще… – не сумев договорить из-за душащих меня слез, отворачиваюсь к окну.
– Как ты могла?
– Н-не знаю, понятно?! Я н-ничего не смогу ему дать. Мне даже жить негде. Я все п-потерял-ла. Все! Квартиру, работу… Или вы хотите сказать, что не выгоните меня?! Ну?
– Не выгоню.
– Даже если вас попросит брат? Вы в курсе, что тот больше не желает меня видеть? Говорит, это не его ребенок. Вот как… Врет, что бесплодный.
– Это правда.
Я замираю, зажмуриваюсь…
– Значит, вы тоже не верите, что это его ребенок.
– Тая, не имеет значения, во что я верю.
– А что же имеет значение тогда?!
– То, во что веришь ты.
Мы замолкаем. Савва тушит сигарету и выкидывает в окно. Растирает лицо ладонями.
– И что это означает? – устав от словесной дуэли, спрашиваю я напрямую.
– Ничего, – уходит от ответа Комиссаров. – Ты вот что мне скажи. Что значит твое «я потеряла квартиру»?
Вот же черт! Видно, придется начинать сначала. Выкладываю ему все, как есть.
– Если бы не это, я бы сохранила ребенка. Не думайте, я не чудовище. И хорошо знаю, что за свои поступки нужно нести ответственность.
Глотаю готовое сорваться «в отличие от вашего брата». И без того понятно, что я хотела сказать. И да, мои оправдания звучат жалко. Я знаю. Но, блин, мне почему-то так важно, чтобы Савва не думал обо мне плохо.
– Ты должна была сказать мне! Первым делом, как это случилось. Почему ты не позвонила мне?
– Я не знаю! Наверное, не хотела вас утруждать.
– Утруждать? – он смотрит на меня, как на полную дуру. Тянется вновь к бардачку, вынимает сигареты, но в какой-то момент меняет решение и, сжав в кулаке пачку, выбрасывает ту в окно. Это хорошо, учитывая, что с каждой минутой меня все сильней тошнит. – Так, ладно. Дома разберемся.
– С чем тут разбираться?
– Со всем. Дашь мне все бумажки, какие есть. Данные риелтора, твоих покупателей.
Я киваю. Эта тема гораздо более безопасная, чем предыдущая. К тому же…
– Вы правда думаете, что с этим можно что-то сделать? – надежда в моем голосе звучит совсем уж жалко, но я ничего не могу поделать. Еще немного, и, вне зависимости от результата, я просто-напросто разревусь.
– Попробовать стоит.
– А если ничего не выйдет? Нет-нет, я так не могу. – Схлынувший было страх возвращается с прежней силой. Подкатывает тошнотворным комом к горлу. Понимая, что я сейчас вырву, кричу: – Остановите!
– Как бы ни сложилась ситуация с квартирой, на аборт ты не пойдешь! – цедит Савва, замораживая все вокруг. Но мне так плохо, что даже не страшно.
– Я не смогу поднять ребенка одна!
– Мы воспитаем его вместе.
– Что? – я открываю рот.
– Мы можем пожениться.
Тошнота становится нестерпимой.
– Да остановите же! Меня сейчас вырвет, – сиплю я. Савва бьет по тормозам. Я открываю дверь, и меня начинает выворачивать наизнанку. Это просто ужасно! Обессилев, я вцепляюсь пальцами в стойку. Мимо проносятся машины, в голове страшно гудит.
– Возьми салфетки.
– Спасибо.
– И попей. Хочешь воды?
– Да.
– Лучше?
– Да. Только стыдно очень.
– Давно тебя мучает токсикоз?
– Нет! – трясу головой. – Сегодня в первый раз, – улыбаюсь, неосознанно касаюсь пальцами живота. До этого момента я будто отсекала от себя ту реальность, в которой это могло бы быть. Не замечала абсолютно никаких признаков беременности. А теперь, кажется, они решили напомнить о себе все сразу. Я замираю мышкой, впервые позволив прислушаться к собственному телу повнимательней. А ведь они есть… Эти самые признаки. Меня мутит, я быстро устаю. И грудь болит, скованная слишком тесным теперь лифчиком. Осторожно касаюсь ее пальцами поверх одежды, но тут же отдергиваю руку, осознав, что Савва внимательно за мной наблюдает.
Он что… действительно предложил мне выйти за него замуж?! – доходит до меня. Наши глаза встречаются. Я сглатываю, окончательно сбитая с толку.
– Что?
– Вам не кажется, что в своем желании всех спасти вы заходите слишком далеко?
– Нет.
Подумать только! Сегодня Комиссаров превзошел сам себя. Нет! Нет?! И все? Ему больше нечего добавить? Да господи, боже мой! Я же беременна. От другого. Он шутит?
– Вы шутите? – ага, последний вопрос я произношу вслух. - Это предложение – шутка, да? Если так, то очень жестокая.
– Я не шучу.
– Вы не можете хотеть на мне жениться!
– Почему?
Я не знаю, что на это ответить! У меня просто взрывается мозг. Поверить в то, что Савва вдруг воспылал ко мне страстью – сложно. Понять, почему он хочет воспитывать чужого ребенка – тем более.
– Вы играете в какие-то игры, смысл которых мне непонятен, – шепчу я, нервно кусая губы.
– Это не игра. Мне сорок два, Тая. И если я хочу создать семью, мне не мешает поторопиться. Ты мне нравишься. Тебе нравится мое дело. Это означает, что рядом со мной ты не заскучаешь. Тебе будет интересно.
– А вам? – я вконец осипла.
– Мне тоже.
Его тяжелый взгляд опускается от моих глаз, задерживается на губах и скользит ниже. Замкнутое пространство салона заполняет странное чувственное напряжение. Нет, поверить в то, что я – сама цель, мне все еще сложно. Скорее я допускаю, что Макаровна была права, когда говорила, что между Владом и Саввой идет какое-то странное соперничество. В котором я, по какой-то насмешке судьбы, стала чем-то вроде трофея. Впрочем, прямо сейчас довольно легко поверить в то, что, возможно, я действительно представляю для Саввы интерес. Эти чувственные флюиды ни с чем не спутать. Он хочет меня… И в этом есть что-то извращенное. Господи, я ведь беременна от его брата! Не кровного, но все же. Что он докажет, женившись на той, которую тот отверг? И как быстро я ему надоем? Не станет ли он ревновать меня к ребенку? Или упрекать, что он не от него?