Колыбельная - читать онлайн книгу. Автор: Чак Паланик cтр.№ 40

— Расскажи мне о Боге все.

От кресла-кровати пахнет так же, как от мужика. Золотистый плюш, коричневый от грязи на подлокотниках. Он теплый. И я говорю, что Бог честный и бескомпромиссный, он не принимает ничего, кроме стойкой и непреклонной добродетели. Он — бастион честности и прямоты, прожектор, который высвечивал все зло мира. Бог навсегда остается в наших сердцах и душах, потому что собственный его дух несгибаем и не...

— Вздор, — говорит мужик. Он отворачивается, подходит к стеклянным дверям и смотрит во внутренний дворик. Его лицо отражается в стекле — только глаза, щеки, покрытые темной щетиной, тонут в тени.

Я говорю голосом радиопроповедника, что Бог — это высокий моральный критерий, по которому миллионы людей должны измерять свою жизнь. Он — пламенеющий меч, посланный к нам, дабы изгнать нечестивцев из храма...

— Вздор! — кричит мужик своему отражению в стекле. Пиво течет из его отраженного рта.

В дверях гостиной появляется Элен. Держит руку во рту и жует согнутый палец. Смотрит на меня и пожимает плечами. Потом опять исчезает в сумраке коридора.

Я говорю, что Бог — это неодолимая сила и великое нравственное побуждение. Бог — совесть нашего мира, мира греха и злобных намерений, мира скрытых...

— Вздор, — говорит мужик тихо, почти что шепотом. Пар от его дыхания стер его отражение. Он оборачивается ко мне, указывает на меня рукой, в которой держит бутылку, и говорит: — Прочитай мне, где в твоей Библии говорится, как сделать так, чтобы все стало по-прежнему.

Я слегка приоткрываю ежедневник Элен, переплетенный в красную кожу, и заглядываю внутрь.

— Подскажи, как доказать полиции, что я никого не убивал, — говорит он.

В ежедневнике — имя, Ренни О'Тул, и дата, 2 июня. Я не знаю, кто это такой. Знаю только, что он уже мертв. 10 сентября — Самара Ампирси. 17 августа Элен продала дом на Гарднер-Хилл-роуд, В тот же день она убила царя-тирана республики Тонгле.

— Прочитай! — кричит мужик с машинками на трусах. Пиво у него в руке проливается пеной ему на пальцы и капает на ковер. Он говорит: — Прочитай, где говорится, что в одну ночь ты теряешь все, что у тебя было хорошего в жизни, и тебя же потом обвиняют.

Я смотрю в ежедневник на имена мертвых людей.

— Прочитай, — говорит он и отпивает еще пива. — Прочитай, где говорится, что жена может обвинить мужа в убийстве их ребенка, и все ей поверят.

В самом начале ежедневника написанное стерлось, так что почти невозможно прочесть. Мелкий, убористый почерк. Страницы как будто засижены мухами. А еще раньше кто-то вырвал страницы.

— Я просил Бога, — говорит мужик. Он потрясает бутылкой пива и говорит: — Я просил Бога, чтобы он дал мне семью. Я ходил в церковь.

Я говорю, может быть, в самом начале Бог не набрасывался на каждого, кто молился, с проповедями и обличениями. Я говорю, может быть, это все из-за того, что на протяжении многих лет к Нему обращались по поводу тех же самых проблем — нежелательная беременность, разводы, семейные неурядицы. Может быть, это все из-за того, что Его аудитория выросла и больше людей стали к Нему обращаться с просьбами. Может быть, это все из-за того, что Его популярность так выросла. Может быть, власть развращает, но Он не всегда был таким мерзавцем.

Мужик с машинками на трусах говорит:

— Слушай. — Он говорит: — Через два дня был у меня суд. Там будут решать, виновен ли я в убийстве собственного ребенка. — Он говорит: — Скажи мне, как Бог собирается меня спасать.

У него изо рта пахнет пивом. Он говорит:

— Ну, давай, скажи мне.

Мона наверняка заставила бы меня сказать правду. Чтобы спасти этого парня. Чтобы спасти себя и Элен. Чтобы воссоединить нас со всем человечеством. Может быть, этот мужик и его жена тоже воссоединятся, но тогда стихотворение проникнет в мир. Умрут миллионы. А все остальные будут жить в мире молчания и слушать лишь то, что им кажется безопасным. Будут затыкать уши и жечь книги, фильмы и аудиозаписи.

Вода сливается в унитазе. В ванной выключается вентилятор. Открывается дверь.

Мужик подносит бутылку ко рту, внутри пузырится пиво.

Элен появляется в дверях.

У меня жутко болит нога, и я спрашиваю, не думал ли он завести себе какое-нибудь хобби.

Что-нибудь, чем можно занять себя в тюрьме, если дойдет до тюрьмы.

Конструктивное разрушение. Элен бы одобрила эту жертву. Приговорить одного невиновного, чтобы не умерли миллионы.

Вспомним подопытных животных — каждое умирает, чтобы спасти дюжину раковых больных.

Мужик с машинками на трусах говорит:

— По-моему, вам лучше уйти.

По дороге к машине я отдаю Элен ее ежедневник и говорю: вот твоя Библия. У меня бибикает пейджер. Этого номера я не знаю.

Ее белые перчатки почернели от пыли. Она говорит, что вырвала из книжки страницу с баюльной песней, разорвала ее на мелкие кусочки и выбросила в окно детской. Сейчас дождь. Бумага сгниет.

Я говорю, что этого не достаточно. Может, ее найдет какой-нибудь ребенок. Сам факт, что листок порван в клочки, может заставить кого-то собрать их вместе. Например, детектива, который расследует смерть ребенка.

А Элен говорит:

— В ванной у них кошмар.

Мы объезжаем квартал и паркуемся. Мона что-то пишет у себя в книге. Устрица разговаривает по мобильному. Я выхожу из машины и возвращаюсь к дому. Трава мокрая от дождя, у меня сразу промокли туфли. Элен объяснила мне, где детская. Окно по-прежнему открыто, занавески висят чуть неровно. Розовые занавески.

Кусочки разорванной страницы разбросаны в грязи, я их собираю.

Мне слышно, как за занавесками, в пустой комнате, открывается дверь. Кто-то заходит в комнату из коридора, и я пригибаюсь под окном. Мужская рука ложится на подоконник, и я буквально распластываюсь по стене. Где-то вверху — там, где мне не видно — мужчина плачет.

Дождь льет сильнее.

Мужчина стоит у распахнутого окна, опершись руками о подоконник. Он плачет в голос. Его дыхание пахнет пивом.

Я не могу убежать. Не могу выпрямиться в полный рост. Зажимая ладонью рот и нос, я потихоньку двигаюсь вбок. На пару дюймов за раз. Прижимаясь спиной к стене. Все происходит само собой. Непроизвольно, как это бывает, когда тебя пробирает озноб — дыша сквозь прижатые ко рту пальцы, я тоже плачу. Рыдания похожи на рвотные позывы. Живот сводит и крутит. Я закусываю ладонь, сопли текут мне в руку.

Мужчина шмыгает носом. Дождь льет сильнее, мои ботинки совсем промокли.

Я сжимаю в кулаке клочки разорванной страницы — власть над жизнью и смертью. И я ничего не могу сделать. Пока еще — не могу.