Устрица подходит ко мне сзади и кладет подбородок мне на плечо. Он говорит:
— Большинство коров умирает не сразу. — Он говорит: — Корове на шею накидывают петлю и волокут ее через бойню. И отрезают ей ноги, когда она еще жива. Они очень громко кричат, коровы.
У него за спиной голая девушка по имени Морская Звезда отвечает на звонок по мобильному. Она говорит в трубку:
— “Дуля, Домбра и Дурында”, юридические услуги. — Она говорит: — А какого цвета грибок?
Барсук выходит из ванной, пригибаясь, чтобы попугай не задел головой о притолоку. Кусочек туалетной бумаги прилип к его голой заднице. Его кожа кажется пуырчатой и воспаленной. Как будто из нее повыдергали все перья. Мне вовсе не интересно, сидел ли попугай у него на плече, пока он сам сидел на толчке. В дальнем углу гостиной — Мона. Шелковица.
Болтает о чем-то с Жимолостью, смеется. Она убрала свои черно-красные дреды в высокий небрежный пучок. Ее пальцы унизаны кольцами с большими красными стекляшками. На шее — бессчетные цепочки с талисманами и магическими амулетами. Дешевая аляповатая бижутерия. Маленькая девочка наряжается во взрослую тетю. Она босиком.
Ей столько лет, сколько было бы сейчас моей дочке, если бы у меня была дочь.
Элен возвращается в комнату. Она слюнявит два пальца и обходит гостиную, гася курящиеся благовонные конусы влажными пальцами. Прислонившись к каминной полке, она подносит бокал вина к ядовито-розовым губам. Она смотрит поверх бокала, наблюдая за тем, что творится в комнате. Она наблюдает за тем, как Устрица кружит вокруг меня.
Ему столько лет, сколько было бы сейчас ее сыну Патрику.
Элен столько лет, сколько было бы сейчас моей жене, если бы у меня была жена.
Устрица — это сын, который был бы у Элен, если бы у нее был сын.
Гипотетически, разумеется.
Это могла бы быть моя жизнь, если бы у меня была жизнь. Моя жена — пьяная и холодная. Мы с ней давно уже чужие люди. Моя дочь увлекается оккультизмом и проводит какие-то идиотские ритуалы. Она нас стыдится, своих родителей. Ее бойфренд — вот этот хипповский придурок — пытается затеять ссору со мной, ее отцом.
Может быть, все-таки можно вернуться в прошлое.
Повернуть время вспять.
И воскресить мертвых. Всех мертвых — прошлых и нынешних.
Может быть, это мой второй шанс. Прожить жизнь заново — так, как я только что описал, как я мог бы ее прожить.
Элен в шиншилловой шубе наблюдает за тем, как попугаи поедает себя. Она наблюдает за Устрицей.
Мона кричит:
— Прошу внимания. — Она говорит: — Пора начинать Заклинание. Но сначала нам нужно создать священное пространство.
У соседей израненный ветеран Гражданской войны возвращается домой — к печальной музыке и Реконструкции.
Устрица ходит кругами вокруг меня. Камень у меня в кулаке уже теплый. Я считаю — одиннадцать, считаю — двенадцать...
Мона Саббат должна быть с нами. Нам нужен кто-то, кто не испачкал руки в крови. Мона, Элен, я и Устрица — мы вчетвером отправляемся в путь. Еще одна с виду благополучная, но совершенно несостоятельная семья. Всей семьей — в отпуск. На поиски нечестивого Грааля.
Всей семьей — на сафари. Сотня бумажных тигров, которых надо убить по пути. Сотня библиотек, которые нам предстоит ограбить. Книги, которые надо разоружить. Целый мир, который надо спасти от баюльных чар.
Лобелия говорит Гвоздике:
— Читала сегодня в газете про все эти смерти? Там пишут, что это похоже на болезнь легионеров, но, по-моему, это больше похоже на черную магию.
Сверкая русыми волосами в подмышках, Мона сгоняет присутствующих на середину комнаты.
Воробей тычет пальцем в свой раскрытый каталог и говорит:
— Это необходимый начальный минимум.
Устрица убирает волосы с глаз и давит мне на плечо подбородком. Потом обходит меня и тыкает указательным пальцем мне в грудь, точно по центру моего синего галстука. Давит так, что мне больно. Он говорит:
— Послушай, папаша. — Он тычет пальцем мне в грудь и говорит: — Единственное, что ты знаешь в смысле баюльных песен, это: “Мне бифштекс хорошо прожаренный”.
И я прекращаю считать.
Все происходит само собой. Непроизвольно, как это бывает, когда у тебя сводит ногу. Я кладу руки ему на грудь и отталкиваю от себя. Все умолкают и смотрят на нас, и баюльная песня звучит у меня в голове.
Мне снова пришлось убивать. Бойфренда Моны. Сына Элен. Устрица на миг замирает и смотрит на меня из-под светлых волос, снова упавших ему на глаза.
С плеча Барсука падает попугай.
Устрица поднимает руки, растопырив пальцы, и говорит:
— Спокойно, папаша. Не горячись. — Вместе с Воробьем и остальными он идет посмотреть на мертвого попугая у ног Барсука. Мертвого и наполовину ощипанного. Барсук трогает птицу носком сандалии и говорит:
— Ты чего. Смелый?
Я смотрю на Элен.
Мою жену. Таким вот новым и извращенным способом. Пока смерть не разлучит нас.
Может быть, если есть заклинание, чтобы убить, то есть и другое — чтобы вернуть их к жизни. Тех, кого ты убил.
Элен тоже смотрит на меня. Бокал у нее в руке испачкан розовым. Она качает головой и говорит:
— Это не я. — Она поднимает три пальца, соединив на ладони большой и мизинец, и говорит: — Честное слово ведьмы.
Глава восемнадцатая
Здесь и сейчас я пишу эти строки — на подъезде к Бигз-Джанкит, штат Орегон. Мы с Сержантом стоим на обочине шоссе 1-84; рядом с нашей машиной, тут же на обочине, лежит старая меховая шуба. Шуба, щедро политая кетчупом, привлекает мух. Это наша приманка.
На этой неделе в бульварных газетах — очередное чудо.
Его называют Иисусом Задавленных Зверюшек. В бульварных газетах его называют “Мессией с шоссе 1-84”. Какой-то парень катается по шоссе взад-вперед, и если где-нибудь на дороге лежит мертвый зверь, сбитый машиной, он останавливается, возлагает на него руки, и — аминь. Мертвая кошка, раздавленная собака, даже олень, перерезанный надвое трактором, — они вдруг дышат и нюхают воздух. Они встают на своих перебитых лапах и моргают глазами, которые выклевали птицы.
Это записано на видео. Фотографии лежат в Интернете.
Кошка, дикобраз или койот — зверь встает, а Иисус Задавленных Зверюшек берет его голову в ладони и что-то шепчет ему на ухо.
И через две-три минуты олень, собака или енот — еще две-три минуты назад это было сплошь окровавленный мех и перебитые кости, мясо для воронов и червей — убегает к себе восвояси, живой и здоровый.