Колыбельная - читать онлайн книгу. Автор: Чак Паланик cтр.№ 12

Я говорю, что за свои пятьдесят баксов я хочу получить что-нибудь посущественнее его слюнотечении над мертвым телом.

— Ты бы и сам изошел слюной, — говорит он. — Блин, она была просто красавица.

Я спрашиваю, все ли было на месте: ценные веши, часы, кошельки, драгоценности.

Он говорит:

— И все еще теплая, под одеялом. Вполне даже теплая. Никакой предсмертной агонии. Ничего.

Его массивная челюсть медленно движется — он продолжает жевать, глядя в пространство перед собой.

— Если у тебя есть возможность поиметь женщину, которую ты хочешь, — говорит он, — и поиметь ее всеми способами, как ты хочешь, неужели ты ей не воспользуешься, этой самой возможностью?

Я говорю, что это будет изнасилование.

— Нет, — говорит он, — если женщина мертвая. — Он с хрустом раскусывает картофельную чипсу. — Если бы я был один... если бы я был один и у меня был бы гондон... — говорит он с полным ртом. — Главное, чтобы потом не обнаружили мою сперму.

Потом он говорит про убийство.

— Не похоже, чтобы ее убили, — говорит он и смотрит на меня. — Или убили его. У мужа очень даже аппетитная задница, если тебя заводят такие вещи. Но — вообще никаких следов. Никаких livor mortis. Никаких натяжений кожи. Ничего.

Как он может спокойно есть и говорить о таких вещах — у меня в голове не укладывается.

Он говорит:

— Они оба голые. Большое влажное пятно на матрасе, как раз между ними. Да, они именно этим и занимались. А потом умерли. — Нэш жует свой сандвич и говорит: — На самом деле она была лучше всех, с кем я трахался в этой жизни... даже мертвая.

Если бы Нэш знал баюльную песню, в мире бы не осталось ни одной живой женщины. Живой или девственницы.

Если Дункан мертв, я надеюсь, что Нэш не поедет на вызов. Может, теперь он всегда будет иметь при себе презерватив. Может, их продают в автомате в сортире у них в участке.

Я говорю: раз уж ты все так внимательно осмотрел, может быть, ты заметил какие-нибудь синяки, укусы, следы от иголок, хоть что-нибудь?

И он говорит:

— Ничего даже похожего.

Предсмертная записка? Может быть, это самоубийство?

— Нет, — говорит он. — Никакой записки. И никаких следов насилия. Как у нас говорят, смерть безо всяких видимых причин.

Нэш переворачивает сандвич в руках и слизывает горчицу и майонез, которые вытекают с другого конца. Он говорит:

— Помнишь Джеффри Дамера. — Нэш слизывает горчицу и майонез и говорит: — Он же не намеревался никого убивать. Он просто думал, что если просверлить дырку в черепе человека и залить туда жидкость для прочистки труб, то он станет твоим секс-зомби. Дамеру просто хотелось, чтобы рядом с ним кто-то был. Кто подчинялся бы ему безраздельно и никогда бы его не покинул.

Итак, что я получу интересного за свои пятьдесят баксов?

— У меня есть только имя, — говорит он.

Я даю ему две двадцатки и десятку.

Зубами он вытаскивает из булки кусок говядины. Кусок мяса свисает ему на подбородок, а потом он запрокидывает голову и втягивает его в рот. Он говорит с полным ртом, не прекращая жевать:

— Ну да, я свинья, я знаю. — Его дыхание пахнет горчицей. Он говорит: — У них у обоих на сотовых телефонах, в истории звонков, последним стоял номер некоей Элен Гувер Бойль.

Он говорит:

— Ты скинул акции, как я тебе говорил?

Это тот же самый зеркальный комод “Уильям и Мари”. Согласно надписи на картонной карточке: черная лакированная сосна с инкрустацией и виде персидских сцен, выполненной серебряной позолотой, круглые конусообразные ножки и фронтон, отделанный резьбой в виде ракушек и завитков. Наверняка тот же самый. Мы повернули направо, прошли по узкому коридору, плотно заставленному разнообразными креслами, потом опять повернули направо рядом с буфетом эпохи Регентства, потом — налево у кровати эпохи Гражданской войны, но опять вышли к тому же комоду.

Элен Гувер Бойль проводит рукой по серебряной позолоте, по тусклым придворным персидского шаха и говорит:

— Не понимаю, о чем вы.

Она убила Бейкера и Пенни Стюартов. Она им звонила на сотовые телефоны за день до того, как они оба умерли. Она прочитала обоим баюльную песню.

— Вы утверждаете, что я убила этих людей, спев им песенку? - говорит она. Сегодня она во всем желтом, по волосы у нее по-прежнему розовые. У нее желтые туфли, но на шее по-прежнему — золотые цепочки и яркие бусы. Она, по-моему, переборщила с пудрой. Щеки кажутся слишком румяными.

Я очень быстро выяснил, что это именно Стюарты приобрели дом на Эксетер-драйв. Красивый исторический дом. Семь спален и панели из вишневого дерева на первом этаже. Дом, который они собирались сносить и строить на его месте новый. Планы, которые так разозлили Элен Гувер Бойль.

— О господи, мистер Стрейтор, — говорит она, — вы бы себя послушали!

Мы стоим как раз посреди узкого коридора из громоздящейся мебели, который тянется на несколько ярдов в обе стороны. Дальше, за поворотом, он разветвляется на новые коридоры: кресла впритык друг к другу, притиснутые друг к другу буфеты. За рядами невысоких предметов — кресел, диванов или столов — виднеются ряды бюро и комодов, стены из напольных часов, покрытых глазурью каминных экранов и ширм, секретеров эпохи короля Георга.

Она предложила нам встретиться здесь, где нам никто не помешает, — в огромном, складского типа магазине антиквариата. В этом лабиринте из мебели мы ходим кругами, вновь и вновь натыкаясь на тот же зеркальный комод “Уильям и Мари” и на тот же буфет эпохи Регентства. Мы ходим кругами. Мы заблудились.

И Элен Гувер Бойль говорит:

— А вы еще кому-нибудь говорили про свою песню-убийцу?

Только моему редактору.

— И что на это сказал редактор?

Я думаю, что он мертв.

И она говорит:

— Вот тебе на. — Она говорит: — Вы, наверное, очень расстроены.

Наверху, на разной высоте, висят хрустальные люстры — мутные и серые, как напудренные парики. Растрепанные провода обвивают тусклые подвесные крюки.

Обрезанные провода, пыльные мертвые лампочки. Каждая люстра — еще одна отрубленная аристократическая голова, подвешенная “вверх ногами” к потолочной балке. Потолок выгибается сводом, шпренгельные балки поддерживают рифленую сталь.

— Идите за мной, — говорит Элен Бойль. — Тут легко потеряться. Я забыла, с какой стороны растет мох на креслах: с северной или южной?

Она слюнявит два пальца и поднимает их над головой.