Изменник - читать онлайн книгу. Автор: Хелен Данмор cтр.№ 22

— Я тебе верю.

— Я получала травму за травмой, да и в целом все складывалось не слишком удачно. В общем, неважно… А потом, понятно, началась война. И все полетело в тартарары.

— Да. — Анна кивает.

— А ступни у балерин — это ужас, — торопливо говорит Юля. — Ты бы видела мои. Прости, я на минутку…

«В Юлином повествовании слишком много пробелов», — думает Анна, доедая гарнир из риса. Чудесный рис, рассыпчатый, зернышко к зернышку и приправлен кардамоном. Даже если это неправда или только часть правды, Юлия в любом случае хочет, чтобы Анна поверила ее рассказу. И кто станет ее упрекать? У всех есть тайны за закрытыми дверями. О чем бы Юля ни умалчивала, несомненно, у нее есть на то причины. Главное, сейчас у нее все хорошо. Она встретила Георгия, она в безопасности. Анна смотрит, как Юлия возвращается из дамской комнаты. У нее элегантная походка, но, действительно, она чуть заметно прихрамывает. Так что по крайней мере в этой части ее история правдива.

— А потом ты встретила Георгия. — Анна побуждает Юлию продолжить рассказ, когда та снова садится.

— Да, спустя некоторое время. Но ты-то, бедняжка, постоянно была здесь, в Ленинграде?

— Да.

— А твои мама и папа?

— Мама умерла за несколько лет до войны, после того как родила моего младшего брата. Ну ты помнишь, Колю. Того, что играет на пианино.

— О господи, а я и не поняла. Я думала, он твой.

— Нет.

— Я даже не знала, что у твоей матери был еще один ребенок.

— Откуда тебе было знать? Сейчас ему шестнадцать, и он живет вместе с нами. С Андреем я познакомилась в блокаду. Тогда же умер мой отец.

— Бедный. А ты помнишь, как он сочинял для нас сказки и сшивал их в маленькие книжки?

Анна напрочь об этом забыла.

— Да ты должна помнить! Моя была в голубой обложке, а твоя — в красной.

— Нет, я… — Но стоит ей это произнести, как в памяти вплывает полузабытая картина. — Погоди, это была сказка о принцессе-волчице?

— Я знала, что ты не забыла! Она превратилась в волчицу, и все ее боялись, пока однажды в лесу она не повстречала маленькую заблудившуюся девочку. Девочка крепко обняла ее и зарылась в теплый мех, и хотя на дворе стояли жестокие морозы, она выжила. Девочка полюбила волчицу, но когда ее отец, взявший ружье и отправившийся на поиски, наконец их нашел, он не понял, что волчица защищала девочку. Он подумал, что она напала на нее, и застрелил волчицу. И как только она умерла, снова превратилась в прекрасную юную принцессу.

— С ума сойти! Ты так хорошо помнишь ее, Юля.

— Я не забыла ни одной из сказок твоего отца. Как бы мне хотелось, чтобы у меня по-прежнему была моя голубая книжка! Но она куда-то пропала, как и множество других вещей. А теперь он умер. Мне так жаль, Аня.

— Он был в народном ополчении. Его ранили. Мы пытались его выходить, но в тех условиях… У него не было шансов оправиться от такого ранения, — говорит Анна. Ей вдруг хочется, чтобы Юля знала, что ее отец был солдатом.

— Бедный, — снова говорит Юлия, рассеянно уставившись на дымящуюся папироску, которую закурила, как только вернулась за столик.

— А твой отец? — нерешительно спрашивает Анна.

— Он тоже умер, — отвечает Юля таким тоном, что дальше Анне не хочется ее расспрашивать.

Ей нужно заправить в машинку новую катушку ниток. Анна потягивается и зевает. Скоро вернутся Андрей с Колей.

Платье будет готово вовремя. Они с Андрюшей вместе пойдут на бал. Ни о чем другом она сегодня думать не собирается. Туфли, цветы, платье, сумочка и лучшая пара чулок. Ей до смерти осточертело всегда быть серьезной и осторожной, всего бояться. Ей тридцать четыре, и жизнь пролетает так быстро, что не успеет она оглянуться, как превратится в женщину средних лет.

Бездетную женщину средних лет. От одной лишь мысли об этом ее пронзает настолько острая боль, что ей приходится закусить губу. Женщину средних лет, трясущуюся над бедным Колей, который будет мечтать вырваться из-под ее опеки и зажить своей жизнью…

Нет. Они пойдут на бал. И все будет как в одной из волшебных сказок ее отца. Музыка, яркий свет, теплая ладонь Андрюшки, лежащая у нее на лопатке, когда он кружит ее в вальсе.

Волк. Волков. Как ни пытается она изгнать его из своих мыслей, он все равно возвращается. Ее желудок сжимается. «Я не стану думать о тебе. Это мой дом, и я тебя в него не приглашала!»

Было время, когда ее отец не мог уснуть, пока не рассветет. Он ложился, задремывал, но почти сразу же просыпался, вздрагивая всем телом. Вставал, наливал себе чаю, читал. Она настолько привыкла, что ночь он обращает в день, что ей это казалось нормальным. И только много позже она поняла, почему он мог крепко заснуть, лишь дождавшись наступления дня. Потому что они всегда приходят ночью, в час, когда ты слабее всего. Ночь за ночью он слушал, не раздастся ли на лестнице топот сапог: тем, кто обут в эти сапоги, совершенно наплевать, чей сон они потревожат. Топот и голоса. «Еще один этаж. Здесь. Эта дверь».

Он боялся, что из-за него их жизни тоже будут разрушены. Если бы она понимала это тогда, она бы больше ему помогала, или, по крайней мере, не проявляла такой нетерпимости. Ей остается только надеяться, что он так никогда и не понял, насколько ее раздражало, что он час за часом сидел, погруженный в мрачные раздумья, не вставая со стула, и начинал двигаться лишь для того, чтобы взять стакан с чаем, если она ставила его ему под руку. Он казался таким холодным и отстраненным, даже по отношению к Коле. Он бесконечно обдумывал свою жизнь. Могло ли все быть по-другому? Мог ли, должен ли он был поступить иначе?

Подобные вопросы никуда не вели. Они только парализовали его волю жить, любить, творить. Она знала: он чувствовал себя отрезанным от окружения. Ей казалось, она понимает, каково ему приходится, когда все вокруг отвергают и считают тебя неудачником, чьи произведения никто не станет печатать. Но теперь видит, что ничего не знала. Она была слишком молода, и хотя сама считала себя реалисткой, все еще была окутана тем коконом оптимизма, который оберегает юность. И лишь теперь, после его смерти, начинает его понимать.

Показывала ли она свою любовь к нему? Сейчас ее мучает этот вопрос. Она все время была занята. Ей нужно было заботиться о Коле, бегать по магазинам, стоять в очередях, прибираться дома. И еще она работала.

Но, возможно, ее вечная занятость только служила ему упреком в том, что его собственная жизнь полностью остановилась.

По крайней мере, она может утешаться тем, что окружила его любовью перед смертью. О господи! Может, и это не совсем правда. Она злилась на него даже тогда, потому что он отказывался бороться за свою жизнь. Она считала, что он полностью сдался задолго до того, как не осталось надежды на выздоровление. Оглядываясь назад, она понимает, что ее суждения не были здравыми. Да и быть не могли. Она была сама не своя от голода, холода и страха за то, что другие не выживут. Этот страх — что ты будешь последней, оставшейся в живых — был хуже всего. Страх рождал в ней гнев. Почему отцу позволено умереть, а она должна и дальше нести бремя жизни?