Город в осенних звездах - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Муркок cтр.№ 79

На дальнем конце темной площади снова запела слепая девочка. Клостергейм с Монсорбье повернулись в ту сторону, явно с намерением убить ее. Она пела теперь на том же языке, что и прошлой ночью. Она взывала ко мне. Я напряг слух, дабы не пропустить ни слова.

В таверне, в таверне, пела она. В старой таверне на Сальзкахенгассе. В таверне под названием Настоящий друг, где скрывался когда-то сын древнего короля. В убежище духа. В месте четырех апостолов. В месте, где встречаются все сказания. В таверне, в таверне. В таверне слитых воедино царств!

Поначалу песня ее звучала для меня пустою риторикой. На Сальзкахенгассе! Я знал эту улицу еще в том, своем, Майренбурге, так что она, без сомнения, существовала и в этом городе Миттельмарха. Я прокричал на русском:

- Она сейчас там? Там отыщу я свою госпожу?

На Сальзкахенгассе...

- Где моя Либусса?

Она не пропала, но решение не вынесено еще. Оно еще ждет. На Сальзкахенгассе...

Я понял слова ее так, что Либусса ожидает меня в таверне под названием "Настоящий друг". Больше всего я боялся, что Клостергейм или кто-нибудь из его своры знает русский. Или хотя бы разобрал из песни название улицы, поскольку в этом случае все негодяи, столпившиеся теперь на площади, вскоре будут уже en route к той же таверне. Я распахнул балконную дверь и вступил в роскошную спальню, всю в мехах и шелках. Нагой сонный юноша, возмущенный бесцеремонным таким вторжением, попытался принять гневный вид, но был слишком растерян и неуверен. Я пересек его комнату и, отодвинув задвижку на входной двери, спросил озадаченного хозяина:

- Прошу прощения, сударь. Есть здесь поблизости где-нибудь постоялый двор под названием "Настоящий друг"?

Он зевнул и потер глаза.

- Вон туда...-Он неуверенно указал рукой направление, потом подумал и показал снова, совсем в другую сторону.-Думаю, на восток. Сальзкахенгассе. Такой темный извилистый переулок, а потом расширяется ближе к площади, да, сударь? И там есть таверна. С четверть, наверное, мили отсюда. Где воздвигнут был памятник Нахтигаля во славу Божию.-Он теперь успокоился и стал гораздо увереннее.-Да! Туда, стало быть. По Коркце... нет, по Папенгассе. Или нет, сударь. По Кенигштрассе. Точно. По Кенигштрассе.-Он почесал затылок под шапкою спутанных черных волос.-А теперь, сударь, поскольку я все-таки гостеприимный хозяин, могу я полюбопытствовать, почему вы избрали для посещения своего такой странный путь: через балкон?

Я поклонился ему:

- Я очень вам благодарен, сударь. Весьма сожалею, что побеспокоил вас. Приношу свои извинения. Я преследую одну даму, сударь. Весьма спешное дело.

Он весь просиял.

- Тогда удачи вам, сударь.-Он подмигнул.-И bonne chance!

- Благодарю вас, сударь.-Я быстро вышел из спальни, прошел по какому-то длинному коридору, распахнув еще одну дверь, оказался на широкой лестничной площадке и бросился вниз ко каменной лестнице, перепрыгивая через несколько ступеней. Лестница привела меня в крытую галерею, что раскачивалась, точно корабль, стоящий на якоре. Окна ее выходили на далекую улицу. Я больше уже не боялся прямого преследования. Чего я действительно опасался, так это того, что Клостергейм и его оголтелая шайка уже сейчас направляются к "Настоящему другу", а такая возможность вовсе не исключалась.

Я прошел по широкой белой аллее, по обеим сторонам которой тянулись торговые палатки, пока еще закрытые. По дороге встретил я высокую рыжеволосою женщину в наряде, похожем на выходное греческое одеяние. Потрепав за ушами ее спаниеля, я спросил, правильно ли я иду на Сальзкахенгассе. Она указала мне направление, и, спустившись по широким ступеням, я свернул во вторую аллею и вышел в конце концов в сумрачные закоулки Нижнего Града. Прямо на Кенигштрассе. Теперь мне осталось лишь отыскать Сальзкахенгассе. Улица вывела меня к мосту, изукрашенному ярким орнаментом, каким обычно отделаны все мосты в Венеции, над прямым и узким каналом. На черной глади воды покачивались две лодки, переполненные какими-то бесформенными фигурами: мужчинами и женщинами, мало чем отличающимися от тех, яростной злобы которых мне только что удалось избежать. Похоже, все безумцы и уродцы мира стекались теперь в Майренбург, а я, единственный из всех, стремился как можно быстрее убраться из этого странного города. Я оглянулся. Никто меня не преследовал. Я больше не слышал лая своры Монсорбье, но это вовсе не значило, что мне удалось победить в этой гонке. Я так беспокоился о возможной погоне, что едва не пропустил высокую каменную арку с полустертой надписью Сальзкахенгассе на таком же истертом от времени камне. Вход на улицу не превышал и трех футов в ширину. Плиты мостовой, выщербленные и поломанные, торчали из земли под каким-то невообразимым углом, громоздясь друг на друга. Пробираясь во тьме вперед, я спотыкался буквально на каждом шагу. Наконец узкий проход расширился, сводчатое верхнее перекрытие стало выше, а потом и вовсе исчезло. Я снова выступил в мутный свет Осенних Звезд. Сальзкахенгассе крутым уклоном пошла вниз и обратилась в потертую лестницу с перилами посередине. Я помедлил на первой ступеньке, заметив открытое пространство-широкую брешь между зданиями, в которой проглядывали небеса, окутанные мерцающей дымкой. Впечатление было такое, что я стал словно бы равностоящим телом по отношению к каждой точке горизонта. Я стоял в самом центре Нижнего Града. У меня под ногами мурлыкал Рютт, протекающий здесь под землею. Я вдруг занервничал. Я почти уже даже решился повернуть обратно и вернуться к князю Мирославу. Мне было крайне необходимо услышать речи Сент-Одрана, преисполненные здравого смысла. Причиной моих колебаний явилось весьма неприятное подозрение в том, что мной управляла некая невидимая, но могучая сила, которая и привела меня в это место. Но, даже если то было действительно так, я не ощущал воздействия ее напрямую и не мог даже определить, благосклонная это сила или же злонамеренная. Действовал я теперь в своих собственных интересах или же в интересах кого-то другого? Я прикоснулся рукою к мечу Парацельса. Рубиновая рукоять его оставалось сокрытой у меня под плащом. Я вынул второй свой клинок из ножен и, борясь с навалившейся вдруг усталостью, двинулся вперед. Когда я добрался до подножия лестницы, я обнаружил, что узкая улочка тянется еще какие-то несколько ярдов, а потом расширяется и вливается в вымощенную булыжником площадь. Все мои мысли как будто стерлись! Я принюхивался к ветру, точно волк, вышедший на охоту. Либусса была где-то близко, я мог бы поклясться. Боль разлуки с нею увеличилась во сто крат, едва я вышел на площадь. Все мое естество устремлялось в томлении к ней. Я люблю тебя, Либусса. Шаги мои отдавались гулким эхом по булыжнику мостовой. Сальзкахенгассе раздалась еще шире. По обеим ее сторонам уныло торчали жалкие деревца-платаны без листьев,-посаженные через равные интервалы. Я прошел мимо лавки, где торговали свечами, рыбою и овощами. Магазин был открыт, но я не заметил ни покупателей. Hи продавцов. И все же то была самая заурядная сценка из городской жизни, которую мне довелось наблюдать во всем Нижнем Граде. Через дорогу от лавки располагалась гостиница в четыре этажа, освещенная веселым светом ламп и свечей. Ее вывеска, подновленная совсем недавно, хорошо подходила под приятную домашнюю атмосферу всего этого места. Называлась таверна "Настоящий друг", и на вывеске изображен был юноша, протягивающий руки в упавшему своему товарищу. Единственное, что мне показалось странным, это то, что картина на вывеске была написана в той же манере, в тех же насыщенный ярких тонах, с тою же аккуратною точностью всех деталей, что и икона, которую видел я в доме князя Мирослава. Но я сказал себе, что таков, может быть, общий стандарт всех майренбургских художников, происходящий от живописцев-выходцев из Византии. Изнутри "Настоящего Друга" донесся смех. Мне подумалось вдруг, что, возможно, все эти противоборства, мистификации, весь этот потусторонний бред, безумные культы и высокопарные метафизические предречения благополучно закончились для меня. В конце концов, смотрелась гостиница эта вполне заурядно. Я направился прямо туда с твердым намерением выпить кружечку эля и, может быть, съесть пирога. У дверей я помедлил, чтобы получше рассмотреть картинку на вывеске и насладиться мастерскою работой художника. Над картиной большими буквами написано было название, а под нею-маленькими аккуратными буковками белого цвета-имя владельца гостиницы. Обычное дело, во всем мире на вывесках постоялых дворов пишут имя хозяина. Необычное же заключалось в другом, в самом имени: