– Нет, не можете. Но все же, если ваш гнев будет вести вас, то какого результата можно тогда достичь, видя лишь одну сторону?
– Когда-то давно, я использовал гнев, чтобы сделать нечто хорошее. Я тогда учился, пока мои мать и отец… скажем-с так, они были плохими людьми и еще более плохими родителями, от чего мне пришлось заниматься младшей сестрой, пока им было плевать. Я ненавидел их так сильно, что даже когда отец убил мать, а потом покончил с собой… в общем, я был рад. Правда, ведь они – плохие люди, действительно плохие, просто сделали миру одолжение и самостоятельно ушли из него. Неспособные жить в единстве со всеми не должны мешать остальным, так я считаю. Тогда Валентина, моя сестра, заболела и… она не выжила. Иногда я рад, что она покинула мир еще ребенком, так и не узнав, что таких людей как наши родители очень и очень много. Она была лучше, чем я, чем многие, и она заслуживала лучшего мира, лучшую семью. Как я понял позже, через много лет… – ему хотелось добавить, что случилось чуть позже той самой ночи, когда он познакомился с Бенджамином Хиллом, – …только гнев к несостоятельности человека и видение всех изъянов придавали мне сил, чтобы я мог работать, использовать весь потенциал, лишь бы что-то изменить. Я люблю свою сестру, я скучаю по ней до сих пор, забавно, не правда ли? Мне всегда было интересно, не знай я утраты и боли, гнева и разочарования, как бы сложилась моя жизнь?
– Это очень грустная история, но у нее есть, чему учится. Ведь ваша любовь дала вам силы терпеть этот гнев, преобразовать его в иную силу, которую вы пустили в работу и знания, привнеся в мир так много, работая в ЦРТ. Будь у вас лишь гнев, слепой и бесконтрольный, вы оставляли бы за собой лишь цепь разрушений, которые никогда бы не дали вам того, что дает любовь.
– Спасибо, – сказал он с трудом, вытирая редкие слезы. Наконец-то, он смог выговорится и, на удивление, отпустить гнев, словно впервые в жизни ему стало легче, – правда, спасибо, это добрые слова, я редко такое слышу… как раз из-за того, что моя работа, по итогу, принесла очень много горя… из-за чего я сейчас и здесь, разве нет?
– Да это так. Но, что если это лишь один шаг назад, перед тем, как сделать два шага вперед?
ДЕНЬ 5
Ильза
Ильза Этвуд приехала в санаторий, который уже не один десяток лет занимался детьми с ограниченными возможностями, получающий финансирование от Центра Развития Технологиями. Но прибыла она сюда, чтобы увидеть только одного человека. Для нее подобные места являлись примером добродетели со стороны ЦРТ и многих людей, проводивших всю свою жизнь на должностях воспитателей, преподавателей и просто помогая. Но именно нависшее надо всем влияние ЦРТ, которое дает финансирование и, следовательно, в некотором роде, навязывает свою идеологию, не позволяло Ильзе видеть это место «чистым».
Елизавета встретила ее в своем кабинете, но не за личным столом, а в более комфортных условиях – на одном из двух кресел, стоявших друг напротив друга и разделенных чайным столиком. Елизавета была уже в преклонном возрасте. И это, как ни странно, шло ей – описать ее как мудрую и опытную женщину, чей ум и знания высоко развиты, не составляло труда. На вид она была очень приятным человеком, из тех, кто гостеприимно принимает любого, кто придет к ней.
– Я бы хотела поговорить с вами, задать вопросы касаемо событий в Природных землях…
– Меня там не было. – Прервала Елизавета журналистку.
– Я знаю. Но вы хорошо знакомы с Майей Мироновой.
– Ее гибель – крайне трагичное событие, мне, как и многим другим, будет ее не хватать, – размеренная и даже теплая речь была преисполнена уверенности.
– Почему же вы не пришли на похороны?
– Возможно, я приду тогда, когда никого там никого не будет. Сентиментальность – не моя сильная сторона. После смерти человек остается жить в нашей памяти. Ни один памятник, ни один символ или могила не заменят наших воспоминаний и чувств о покинувшем нас человеке.
– Позволите процитировать?
– Вы хотите написать статью про недавнюю трагедию, но мне не понятно при чем тут я и моя работа.
– Я хочу разобраться во всем. Составить полную картину произошедшего и, что не маловажно, понять весь масштаб событий – только так можно оценить степень последствий. Мы обе знаем, что эта атака тесно связана с другой трагедией пятилетней давности.
– Интересный подход, раньше от вас такой дотошности не наблюдалось. Я читала не все, многое. Слышать от вас, Ильза, о том, как вы стремитесь собрать полную картину – это нонсенс, простите меня. Отсюда вопрос: откуда мне знать, что мои слова будут правильно интерпретированы, особенно, учитывая вашу репутацию человека, выискивающего везде двойное дно.
– Мы с вами мало знакомы, но не кажется ли мне, что эта речь – попытка добраться до моей совести? Если это так, то не стоит, – Ильзе не впервой подобное, в такие моменты она обычно проявляла недюжинную артистичность вкупе с некоторым нарциссизмом.
– Юная Этвуд, если бы я хотела пробудить вашу совесть, пробиваясь через ваш горячий нрав, являющийся лишь защитным механизмом, то, пусть и деликатно, но я все же подняла бы тему ваших родителей, чья участь в той же мере трагична, в какой оправдывает ваше видение попытки везде отыскать корысть и тьму.
Елизавета внимательно наблюдала за Ильзой, пытающейся найти хлесткий ответ, чтобы выиграть эту партию.
– За неимением фактов и, уж тем более, мнения, я могу уйти прямо сейчас, легко оставив написание текста статьи моему богатому воображению, которое будет отталкиваться именно от упомянутых вами событий, связанных с моими родителями. Я давно не ребенок, Елизавета, не стоит думать, хоть вам и очень хочется, словно я не знаю своих проблем. Мы можем довольно долго обсуждать сейчас, откуда растут корни, но я уверена, у вас много работы, а я – небольшой любитель эмоциональных откровений. Вы еще можете повлиять на то, что и как я буду писать. Не упустите шанс, иначе, мне ничего не останется, как заполнить пробелы собственными домыслами.
Возникла пауза, во время которой каждая из сторон решала для себя – насколько она готова быть откровенной.
– Поправьте, если я не права – вы были на похоронах? – Ильза кивнула, – тогда, я смею предположить, общение с Бенджамином у вас не сложилось, ведь иначе он одарил бы вас таким количество информации, после которого тратить сейчас время на меня – это тратить время впустую ради каких-то крох, которые известны мне.
– Он был немногословен, с этим не поспорить.
– Для него это был день траура, какую реакцию вы ожидали, задавая свои поросы?
– А когда мне их еще задавать? Каждый день можно сделать днем траура, если подсчитать, сколько людей умирает во всем мире за каких-то двадцать четыре часа.
– Можно подождать день другой, дать людям прийти в себя, куда спешить?
– Люди не приходят в себя просто так, им нужна помощь со стороны, уж вы-то не будете этого отрицать, на этом основана ваша работа. И совершенно неважно, как себя чувствует тот или иной человек, важно лишь то, какие ответы он получит на свои вопросы, касаемые причин его скорби.