Величественная алая драконица по другую сторону от Ноздорму сделала несколько шагов по направлению к синему. Она была крупнее и выше всех остальных, но весь ее облик озаряла доброта, которая смягчала ее устрашающий вид. По ее спине и хвосту проходил длинный гребень, и синий дракон знал, что если она расправит крылья, то сможет закрыть ими обоих своих спутников.
Также в зале присутствовали еще три дракона поменьше – когда Калесгос вошел, они поклонились ему. Каждый из этой троицы стоял на широком возвышении позади бывшего Аспекта своего цвета. То были самые преданные, проверенные в боях драконы из тех, кто служил защитникам. Калесгос хорошо знал каждого из них: от проворной и стремительной Хронорму – или Хроми, как ее называли близкие, – до храброй Меритры, дочери Изеры. Однако лучше всех из троицы Кейлек знал алого Афрасастраза. Во время борьбы с Сумеречным Молотом – сектой фанатиков, желавших приблизить конец света, – он командовал обороной Храма Драконьего Покоя.
Троица молчала, не привлекая к себе внимания. Они прибыли сюда для того, чтобы слушать. Увидев их, Калесгос вспомнил, что тоже должен был привести с собой спутника.
Вот только в Нексусе больше не осталось никого, кто мог бы сопровождать его.
– Не переживай, Калесгос, – невозмутимо ответила на его возглас красная драконица. Ее голос был мелодичным и убаюкивающим. – Мы знали, что ты скоро к нам присоединишься. Ноздорму просто за тебя беспокоился… Верно, Ноздорму?
– Как ссскажешь, – туманно ответил бронзовый дракон. Его голос казался древним и полным мудрости, хотя, как и все остальные, Аспект пребывал в самом расцвете сил.
– Вы слишком добры. – Синий дракон склонил перед старшими собратьями свою длинную, увенчанную гребнем голову, а затем, обращаясь к алой драконице, добавил – И, пожалуйста, Алекстраза, зови меня Кейлек.
Ноздорму усмехнулся, но Алекстраза кивнула.
– Кейлек. Прости меня, иногда я забываю, что ты предпочитаешь свое… как там говорят молодые расы?.. прозвище. Но я думала, что ты называешь себя так лишь в обличье полуэльфа.
– В последнее время я почти всегда зовусь так, – Кейлек не стал объяснять почему.
– Наверное, нам всем стоит придумать себе прозвища, – заметила Изера. В ее голосе не проскользнуло даже намека на сарказм. – В конце концов, теперь этот мир принадлежит смертным. Да и я все чаще провожу время в обличье двуногого создания, а не в своем родном. Пожалуй, это самый лучший и быстрый способ завершить нашу эру…
Ее прямота заставила остальных драконов замолчать. После неловкой паузы Алекстраза заняла свое место в центре широкого возвышения. Другие последовали ее примеру: Ноздорму направился к южной стороне, Изера – к восточной, а Кейлек – к северной. Западная сторона, принадлежавшая Нелтариону, оставалась пустой с тех самых пор, как он предал их.
Красная драконица обвела взглядом остальных, а затем, на миг возведя очи к потолку, объявила:
– Да начнется собрание Драконьего союза!
Когда-то эти слова сопровождались каким-нибудь магическим действом, но все это осталось в прошлом. И хотя четыре исполина все еще были грозными существами, они больше не являлись защитниками Азерота. Они пожертвовали своими силами Аспектов ради того, чтобы сразить чудовищного черного дракона Смертокрыла. Смертокрыл… когда-то его звали Нелтарион, он был их товарищем, и в своем безумии он почти сумел приблизить Время Сумерек.
Жертва Аспектов была не напрасной, но Кейлек хорошо понимал, что теперь все четверо драконов навсегда изменятся.
Кейлек исподтишка поглядывал на старшую троицу. Он стал Аспектом Магии лишь недавно, когда после гибели Малигоса – своего предшественника и господина – нехотя взял на себя как эту ответственность, так и бразды правления синим родом. Малигос, также называемый Хранителем Магии, устал от низших рас, которые, по его мнению, злоупотребляли магией. Наконец, он объявил, что лишь драконам и их союзникам дозволено ею пользоваться. Война Нексуса охватила весь Азерот и закончилась, лишь когда отряд героев с помощью Алекстразы и ее драконов смог проникнуть в самое сердце его владений – в Нексус. К несчастью, им пришлось положить конец не только чудовищным замыслам Малигоса, но и ему самому. В поисках нового предводителя синие драконы обратились к тому, кто в ходе всех тех событий больше остальных заслужил их доверие, – к Кейлеку.
Синий дракон ждал, но никто не начинал говорить. Даже Алекстраза, похоже, призвав их всех к порядку, не желала продолжать. Хранительница Жизни, судя по всему, ждала, что кто-нибудь другой возьмет слово, но ни Изера, ни Ноздорму вовсе не собирались этого делать.
Однако другим было что сказать. Пока Кейлек нетерпеливо ждал, терпение Хроми лопнуло, и она нарушила молчание:
– Если позволите, у меня есть тревожные вести. Временны́е потоки пришли в движение! Возможно, все дело в том, из какого времени мы взяли Душу Дракона…
Ноздорму прервал ее:
– Временны́е потоки больше не наша забота! Теперь я не могу ими управлять. Отныне только молодые расы будут иметь дело с ними и с тем будущим, в которое они ведут.
Хронорму, очевидно, хотела сказать что-то еще, но вместо этого лишь кивнула. Однако стоило ей замолкнуть, как голос подала дочь Изеры:
– Наверное, я тоже выскажусь не к месту, но до нас дошли слухи о том, что Кошмар пробудился в провале Альн. Возможно, он ищет новую марионетку, очередного Владыку Кошмара, который поможет ему снова перейти из Изумрудного Сна в реальный мир…
– Мы это уже обсуждали, – выразительно пожурила драконицу Изера. Вдруг выражение ее морды резко изменилось. – Или же нет… Да! Точно обсуждали! С провалом и с искажениями, все еще оскверняющими Изумрудный Сон, будут разбираться друиды… Да, друиды! Ночной эльф Наралекс уже возглавил движение, которому удалось запечатать Кошмар. Теперь его будут стеречь друиды, и у них это получится гораздо лучше, чем у нас.
Речь Изеры была точной и связной. Кейлек не слышал от нее столь внятных слов с тех пор, как Аспекты потеряли свои силы. Тогда мысли Изеры блуждали, и она была неспособна их выразить. Однако с тех пор ее разум, очевидно, вернул себе утраченную ясность.
Меритра поникла.
– Как скажешь, мама.
И снова над собранием повисла гнетущая тишина. Афрасастраз, будучи мудрее двух других помощников, не собирался подавать голос. Кейлек вдруг остро почувствовал, насколько он здесь одинок.
Казалось, время остановилось. Никто не шевелился. Наконец, чаша терпения Кейлека, и без того неглубокая в силу его молодости, переполнилась, и он, не сдержавшись, выпалил:
– Я хочу высказаться!
Остальные исполины, внешне почти не проявляя никакого интереса, посмотрели в его сторону.
Кейлека тут же захлестнуло волной страха, но он быстро сообразил, что виной тому его собственная неуверенность, а вовсе не их презрение. Его жизнь, пусть и во многом полная трагедий, ни шла ни в какое сравнение с теми испытаниями, которые выпали на долю этих почтенных существ. Поэтому Кейлек все еще приходил в замешательство при мысли о том, что его, пусть и недолго, считали равным им.