— Я просмотрел те дела. Это не наш убийца.
— А что вы, Мур, скажете на это? Дора Чикконе, двадцать два года, выпускница Университета Эмори. Жертву сначала парализовали рогипнолом, потом привязали к кровати нейлоновым шнуром…
— Наш парень использует хлороформ и клейкую ленту.
— Но там убийца тоже распорол девушке живот. Вырезал матку. Смертельный удар исполнен так же — глубокая рана на шее. И наконец — обратите внимание — он сложил ее ночную сорочку и оставил на стуле возле кровати. Говорю вам, очень много совпадений.
— Дела в Джорджии закрыты, — сказал Мур. — Вот уже два года как. И тот преступник мертв.
— А что если полиция Саванны проморгала настоящего убийцу? Что если тот парень, которого осудили, не убивал?
— У них был анализ ДНК. Образцы волокон, волос. Плюс ко всему свидетель. Жертва, которая осталась жива.
— Ах, да. Везунчик. Жертва номер пять. — В голосе Риццоли прозвучали язвительные нотки, что было довольно странно.
— Она опознала убийцу, — сказал Мур.
— И как нельзя более кстати укокошила его.
— Так что, вы хотите арестовать его призрак?
— А вы когда-нибудь беседовали с этой выжившей жертвой? — спросила Риццоли.
— Нет.
— Почему?
— А смысл?
— Смысл в том, что вы могли бы узнать что-нибудь интересное. Например, то, что она покинула Саванну вскоре после нападения. И знаете, где она сейчас проживает?
Даже сквозь треск в телефонной трубке Мур слышал гулкие удары собственного пульса.
— В Бостоне? — тихо спросил он.
— И вы не поверите, когда узнаете, кем она работает.
Глава 3
Доктор Кэтрин Корделл бежала по больничному коридору, и под подошвами ее кроссовок отчаянно скрипел линолеум. Толкнув распашные двери, она ворвалась в отделение скорой помощи.
— Они во второй травме, доктор Корделл! — крикнула медсестра.
— Иду, — отозвалась Кэтрин и, словно управляемый снаряд, полетела во вторую операционную.
Когда она вошла туда, с полдесятка человек устремили на нее взгляды, исполненные облегчения. Она мгновенно оценила ситуацию, увидев разложенные на лотке инструменты, штативы капельниц, на которых, словно тяжелые плоды, висели заготовленные емкости с лактатом Рингера, кровавые бинты и надорванные упаковки стерильного материала, разбросанные по полу. На экране монитора ритмично дергалась синусоида — электрическая модель сердца, пытавшегося убежать от смерти.
— Что у нас тут? — спросила она, когда персонал расступился, пропуская ее вперед.
Хирург-стажер Рон Литтман коротко изложил суть:
— Неизвестный мужчина, жертва наезда на дороге. Доставили к нам без сознания. Зрачки ровные, реагируют, легкие чистые, но живот напряжен. Кишечник молчит. Давление шестьдесят на ноль. Я сделал парацентез. В животе кровь. Мы подключили всю аппаратуру, вливаем лактат Рингера, поднять давление не удается.
— Первая отрицательная в пути?
— Будет с минуты на минуту.
Мужчина лежал голый на операционном столе, и все интимные части тела были безжалостно выставлены на всеобщее обозрение. На вид ему было за шестьдесят. Он уже был опутан многочисленными трубками и подключен к аппарату искусственного дыхания. Вялые мышцы обвисали на костлявых конечностях, выпирающие ребра напоминали изогнутые лопасти.
«Хроник, — подумала Кэтрин, — скорее всего, рак».
Правые рука и бедро были ободраны и кровоточили после удара об асфальт. В нижней правой части грудной клетки расползся огромный синяк — фиолетовое пятно на белом пергаменте кожи. Проникающих ран не было.
Вооружившись фонендоскопом, она принялась за осмотр пациента, проверяя показания врача-стажера. В животе действительно было тихо. Никаких звуков — ни урчания, ни клекота. Типичное молчание травмированного кишечника. Прижав мембрану фонендоскопа к груди пациента, она вслушалась в его дыхание, чтобы определить, правильно ли поставлены эндотрахеальная трубка и система вентиляции легких. Сердце стучало, словно кулак, по стенке грудины. Осмотр занял всего несколько секунд, но ей показалось, будто все происходит, как в замедленной съемке, а окружающие застыли во времени, ожидая ее следующего шага.
Раздался возглас медсестры:
— Верхнее упало до пятидесяти!
Время рвануло вперед с пугающей скоростью.
— Дайте мне халат и перчатки, — сказала Кэтрин. — И приготовьте все для лапаротомии.
— Может, отвезем его в реанимацию? — предложил Литтман.
— Все палаты заняты. Мы не можем ждать.
Кто-то подсунул ей бумажный колпак. Она быстро убрала под шапочку свои рыжие, до плеч, волосы и надела маску. Медсестра уже держала наготове стерильный хирургический халат. Кэтрин просунула руки в рукава и натянула перчатки. У нее не было времени на мытье, как не было времени и на колебания. Она отвечала за судьбу неизвестного и не могла подвести его.
На грудь и таз пациента накинули стерильные простыни. Кэтрин схватила с лотка кровоостанавливающий зажим и ловкими движениями зафиксировала края простыней — щелк, щелк.
— Где кровь? — крикнула она.
— Связываюсь с лабораторией, — откликнулась медсестра.
— Рон, ты первый ассистент, — бросила Кэтрин Литтману. Оглядевшись по сторонам, она заметила бледнолицего юношу, стоявшего возле двери. На его именной бирке значилось: «Джереми Барроуз, студент-медик». — Вы второй, — сказала она.
В глазах юноши промелькнула паника.
— Но… я всего лишь на втором курсе. Я здесь просто…
— Можно пригласить еще кого-нибудь из хирургов?
Литтман покачал головой:
— Все заняты. В первой операционной — черепно-мозговая травма, в приемном — помирашка.
— Ладно. — Кэтрин опять оглянулась на студента. — Барроуз, вы ассистируете. Сестра, дайте ему халат и перчатки.
— А что мне нужно делать? Я ведь в самом деле не знаю…
— Послушайте, вы хотите стать врачом? Тогда одевайтесь!
Барроуз залился краской и отвернулся, чтобы надеть халат. Мальчишка явно перепугался, но в любом случае Кэтрин предпочитала иметь дело с такими тихонями, как Барроуз, нежели с высокомерными выскочками. Она знала, как часто больные гибнут из-за чрезмерной самоуверенности врачей.
В селекторе прохрипел голос:
— Вторая травма? Говорит лаборатория. У меня готов гематокрит на неизвестного. Пятнадцать.
«Он истекает кровью», — подумала Кэтрин.
— Нам нужна первая отрицательная немедленно!
— Будет с минуты на минуту.