Прогулки по тонкому льду - читать онлайн книгу. Автор: Анна Калина cтр.№ 27

Туманы тянулись над землей полупрозрачными сугробами, пожухлые листья шуршали от порывов холодного ветра, его дыхание пробиралось в рукава и под шарф, он норовил то задрать юбку, то сорвать шляпку с головы. И мне вдруг почудилось, что ветер забавляется со мной, бросая под ноги вихри листьев, словно это не бездушная стихия, а живое, наделенное душой существо, жаждущее моего внимания.

И я улыбнулась невидимому шалуну, следя за его забавой. Потом, сама, не понимая зачем, подняла листок с земли и подбросила. Мне захотелось, чтобы и его закружило в хороводе с собратьями. И очередной порыв ветра подхватил кленовую «одежку» и принялся поднимать ее вверх, навстречу солнцу. Шуршали листья на деревьях, гудели сквозняки на улицах, и в этом наборе звуков мне послышался голос. Тихий, едва ощутимый.

— Лиарель… — пронеслось над головой и стихло.

Я перепугано обернулась, ища взглядом источник голоса. Никого. По коже побежали мурашки страха, стало жутко и неуютно на пустынной дороге. Или я схожу с ума, или… Или домой надо идти. Решено, шире шаг и быстрее к родным стенам. Но когда это мне везло?

— О, Лиарель. Как ты, душечка? — облокачиваясь на кованую ограду своего дворика, пропел главный источник сплетен городка. Мэса Квирли заменяла здесь и телеграф, и телефон, и все печатные издания скопом.

И угораздило же меня остановиться у ее калитки.

— День добрый, — отозвалась я. — Хорошо, мэса. Спасибо, у меня все хорошо.

— Как жизнь в городе? — лукаво щурясь, произнесла наша сплетница. — Замуж не собираешься?

— Живу хорошо и портить свою жизнь снова не собираюсь, — со смехом призналась я.

— Ну да, ну да… — пропела дама. — На свободе да вдали от родных оно веселее. Веселее.

Я ничего не ответила, только задумчиво глянула на затянутое тучами небо. О чем говорить? Что доказывать? Свою честность и нравственность? Кому? Тем, кто мерит всех по своей мерке?

— А в детстве такая тихая была, — покачала головой женщина. — Я говорила твоей матери, не доведет до добра образование. Где это видано, девица с парнями вместе училась.

— Так закон до этого уже лет пять действовал. И не одна я такая, — с улыбкой произнесла я. — Или лучше жить и даже читать не уметь? Всю жизнь у печи с тестом возиться?

— Приличной девице и читать необязательно, — добила меня своей логикой мэса. — Семья, вот главная гордость женщины.

Я улыбнулась. И кто это мне говорит? Та, на чьего мужа так похож сын соседки. Ха-ха! Но это же не доказано, об этом не говорят вслух, и семья продолжает свое псевдо-существование. Зато как все, без скандалов.

— Всего доброго, мэса Квирли, — произнесла я и пошагала далее.

Она еще глядела мне вслед, пока я не завернула за угол. Осуждение… Как часто я вижу его в глазах жителей городка. Ха, святая безгрешность с отрядом скелетов в каждом шкафу. Как они гордятся своей нравственностью, как выпячивают добропорядочность, как любят мериться репутацией. Как много я знаю об их мерзких тайнах, как хорошо мне известна их истинная личина. Легко наблюдать за жизнью других, когда тебя считают пустым местом. Что такое девочка-инвалид, днями просиживающая у окна? Кому она интересна? Кто ее замечает? Дутая добродетель, дешевка с тонким слоем позолоты, семьи, кишащие тайнами, как старый матрац клопами. Но что такое грех, если он надежно спрятан за стенами родного дома? Если о нем не знают, не говорят, не обсуждают. Скройте свой порок, спрячьте его от посторонних глаз, грешите, но тайно, чтобы никто не знал, и смело вешайте медаль «За добродетель» на грудь.

А ежели вам страшно, что кто-то узнает вашу тайну или заподозрит ее наличие, смело тыкайте пальцем в собрата, ищите и обсуждайте его грешки, старательно уводя тему от себя. Вот таким громоотводом я стала для местных кумушек. И вправду, что такое муж пропойца или отчим развратник, когда есть Лиарель, поправшая вековые устои и заявившая о своем законном праве быть свободной. Не захотела делить жизнь с тем, кто предал. Не стала гробить время на то, что уже невозможно возродить. Я не злюсь на них, мне их жаль. Как, должно быть, жутко жить в страхе перед осуждением окружающих? Страх… поводок, намертво приковывающий нас не к тому дому, не к той жизни, не к тому занятию. Не к тому мужчине. Мы так боимся осуждения, что готовы терпеть любые лишения, лишь бы остаться в касте мнимой добродетели. Что же, это выбор каждого. Но неудовлетворенность собственной жизнью все же дает о себе знать. Боль, тоска, уныние. Они роятся в душе и просят выхода, прорываясь наружу ворчливостью и злобой. И они только крепчают, стоит увидеть того, кто плыть по течению не согласился, кто выбрал иной путь и сам строит свою жизнь. Его пример вызывает зависть, злобу и желание затолкнуть выскочку в принятые всеми рамки. Чтобы его пример не пробуждал в душе тоску, чтобы не вспоминать раз за разом о своей угробленной жизни. Ведь так хорошо быть как все, пускай все вокруг и несчастны…

Настроение испортилось окончательно. И я отправилась домой. Лучше потрачу весь день на общение с родителями, чем угроблю его на развлечение местных сплетников.

* * *

Конечно, можно было выехать еще вчера вечером и нормально отоспаться после поездки в своей комнате. Но я так редко вижусь с родителями, что за каждый лишний час, проведенный с ними, готова платить комфортом и сном. Что такое сон, когда вы до полуночи болтаете с матушкой о всем, что придет в голову? Обсуждаете моду и погоду, архитектуру столицы и даже новое начальство? А отец курит трубку и вставляет в беседу свои меткие ремарки. Даже Ух меня уже не удивлял своим непривычным видом, он просто сидел рядом на диванчике и молча грыз пряник, снова поражая матушку своими странными гастрономическими пристрастиями. Спать я отправилась, когда перед глазами все начало плыть, а зевки стали просто непрерывными. В сон я просто провалилась, стоило лишь коснуться головой подушки.

Среди ночи меня разбудило странное чувство чужого присутствия. Словно невидимая пружина внутри меня заставила открыть глаза. Все вроде бы было, как обычно: темно, тихо, спокойно, лунный свет льется в комнату сквозь паутину занавесок. Облака стадом нечесаных барашков мчатся по небосклону. Отчего тогда мне так странно на душе? Отчего кажется, что глядит на меня кто-то из окошка в комнате? Мне и вправду померещилось чье-то лицо за окном, тонкие черты и полупрозрачный силуэт. Но как, если спальня моя на втором этаже дома?

— Тихо, тихо, — раздался из мрака голос Уха.

От этого скрипучего голоса я вздрогнула. Домовой мелкими шажками подбирался к окну, на ходу бормоча какие-то слова себе под нос. Ладони его при этом стали светиться зеленоватым сиянием, которое медленно расползалось по комнате, разгоняя тьму. Я, как завороженная, наблюдала за действиями домового, завернувшись в одеяло. А Ух подошел к окну и принялся водить перед ним руками. Рама начала мерцать таким же призрачным светом, по стеклу поползла странная вязь неизвестных мне знаков и узоров, они укрывали окно, как морозный узор, почти лишая возможности видеть, что творится снаружи. Потом эти странные письмена вспыхнули и осыпались зеленоватыми искорками, «впитавшись» в стены.