За закрытыми дверями - читать онлайн книгу. Автор: Майя Гельфанд cтр.№ 9

Еще дамы ходили в театр. Мусечка, экономя на еде, меняла пайки на билеты, которые стали чем-то вроде местной валюты, ходящей в интеллигентных кругах. А что, ей к голоду не привыкать! В молодости хлеб выдавали по карточкам, по сто пятьдесят грамм на человека. Хорошо, если были столовые для партийных служащих, тогда еще ничего, можно поесть. Но Мусечка была беспартийной, да и столовой в их учреждении не было. С утра она шла на базар, покупала кусок хлеба у рабочего, который, видимо, где-то воровал его и держал за пазухой, и весь день этот хлеб медленно жевала. Из-за этого у нее развилась анемия. Пару раз так плохо становилось, что в глазах начинали мелькать разноцветные мошки, голова кружилась, и она даже в обморок падала. Когда Костик об этом прознал, стал подкармливать ее. Это было еще до свадьбы… А потом тюрьма, лагеря, да чего уж там. Так что если выбирать между художественным развитием ребенка и парой мороженых водянистых картох, на вкус не лучше водорослей, да и цвета примерно такого же, то выбор очевиден.

В военное время советский Восток превратился в настоящую культурную столицу страны. Сюда были эвакуированы киностудии и театры. Звезды экрана расхаживали по городу, как простые смертные. Запросто можно было встретить на рынке знаменитую артистку, отчаянно торгующуюся за литр молока, или какого-нибудь известного писателя, в задумчивости гуляющего по улице.

Среди эвакуированных оказался даже Еврейский театр, где играли Михоэлс с Зускиным. Как они играли! Леночка завороженно глядела на сцену, где показывали спектакли, поставленные по мотивам произведений Шолом-Алейхема. Идиш Леночка, разумеется, не знала, но Мусечка иногда переводила ей то одно, то другое слово, а остальное она улавливала из контекста. Эти местечковые еврейские персонажи и события, с ними связанные, никак не задевали пионерскую душу Леночки. Они были чужды ей и бесконечно далеки. С таким же успехом она могла смотреть постановки греческих трагедий или итальянскую оперу.

Но, сидя в полутемном зале, где пахло потом и куревом, Леночка растворялась в действе, то смеясь над нелепым молочником Тевье, то плача вместе с разлученными навсегда еврейскими влюбленными Рейзл и Лейбл. Она умилялась кротости и смиренности персонажей неведомого ей мира, возмущалась их глупости и нежеланию бороться за свою любовь. Вот была бы она на их месте, размышляла Леночка, она бы вела себя по-другому – выгрызала бы свое право на счастье!

Как покажет время, это были всего лишь юношеские иллюзии.

И кроме того, Леночка никак не могла выбрать, в кого из артистов влюбиться – в Михоэлса или в Зускина. Михоэлс – безусловно, звезда первой величины, но старый, лысый и, честно говоря, не очень красивый. Зускин – тот, конечно, помоложе. С огромным открытым лбом, глубоко посаженными глазами и чувственными губами, он был удивительно похож на Михоэлса, как будто это были две копии одного человека в разном возрасте. Но именно вследствие своей молодости и красоты он казался абсолютно недоступным, как несбывшаяся надежда. Леночка мучительно долго выбирала и влюблялась поочередно в каждого из них, пока в конце концов не втрескалась смертельно в пожилого, больного и сильно пьющего режиссера Петра Матвеевича Зингермана, эвакуированного вместе с театром.

Помимо прочих недостатков, таких как два неудачных брака, пятеро детей (и это только официальных, раскиданных черт-те где на огромных просторах родины!), диабет и хромота на левую ногу, у режиссера были вздорный и ворчливый характер, гадкая привычка сплевывать на землю желтую от большого количества никотина слюну, рыхлые щеки нездорового цвета и мутный тяжелый взгляд. Вся его жизнь проходила в непрерывном конфликте с окружающим миром, и для поддержания формы он периодически устраивал скандалы, вляпывался в неприличные истории и вечно был с кем-то в ссоре. Чтобы не забыть, с кем именно, он даже записывал имена в специальную книжечку и помечал: с этим не говорить полгода, а с тем – три.

К тому же он был намного старше не только Леночки, но и даже Мусечки, что в придачу ко всему прочему не оставляло шансов на удачное продолжение знакомства. Впрочем, Леночку это ничуть не смутило.

Леночка выросла отнюдь не красавицей, но все, глядящие на нее, безусловно, отмечали аккуратное личико, не лишенное приятности, длинные вьющиеся волосы, бледность лица и смышленый задумчивый взгляд карих глаз. Такими качествами, конечно, нельзя было привлечь толпу поклонников, но режиссер клюнул – то ли на ее кроткую нежность, то ли на терпеливую надежность, то ли просто на молодость и неопытность.

Чем он привлек Леночкино внимание, было несложно угадать. Так уж получилось, что в неприглядную внешность режиссера вместе со склочным характером было вложено дарование такой мощи, что оно затмевало все прочие недостатки. Вынь его, этот талант, и останется старый, облезлый, толстопузый жлоб. А поставь обратно – и вдруг, как по волшебству, появится харизма, а с ней и кипучая злость, и азарт, и суровое обаяние. Вот его-то и разглядела Леночка в мрачном и, в общем-то, неприглядном облике режиссера.

Леночка была влюблена отчаянно. Их страстные свидания проходили втайне и были наполнены таким чувством, что вскоре то ли по недосмотру, то ли вследствие каких-то иных обстоятельств она обнаружила себя беременной. Первым порывом будущей матери было избавиться от плода любви, чтобы не мешал устраивать молодую счастливую жизнь. Тишайшая Мусечка своим женским чутьем угадала, что происходит с дочкой, раньше, чем сама Леночка решилась сказать об этом. Усадив ее вечером на единственный в комнате стул, она спросила участливо:

– Что случилось, доченька?

Леночка отвела глаза в сторону. Все ее худенькое тело напряглось, уголки рта втянулись внутрь, кулачки крепко сжались.

– У меня проблема, – наконец процедила она. На самом деле она давно уже поняла, что проблему нужно решать самым радикальным способом, но у нее не было для этого ни денег, ни соответствующих знаний и связей.

Мусечка мигом сообразила, о какой проблеме идет речь, и заявила с решительностью, какой от нее никто (и в первую очередь она сама!) не ожидал.

– Не позволю дите убить! – сказала она категорически. – А вдруг не даст Бог больше?

Леночка посмотрела на нее с возмущением.

– Мама, какой Бог, что ты несешь!

– Я знаю, что говорю, – ответила Мусечка веско.

Та бросила не нее яростный, полный ненависти взгляд.

– У тебя своей жизни нет, так ты еще и мою угробить хочешь?

Эти слова больно ужалили Марию Иосифовну – так, что на секунду она даже потеряла дар речи. Никогда еще дочь не позволяла себе говорить с ней жестоко и несправедливо! Леночка знала об этом, но эгоизм молодости вместе с влюбленностью, стыдом и страхом начисто выбил из ее маленькой головки здравый смысл. Умудренная возрастом и побитая жизнью Мусечка решила не обижаться.

– Вырастим, – сказала она голосом, не ведающим сомнений. И сама испугалась собственной смелости.

В положенный срок Леночка родила сына. Из роддома их пришла забирать только Мусечка с жалким букетом гвоздик. Дома остались двухметровый отрез хлопчатобумажной ткани и шесть метров марли, подаренные Мусечке трудовым коллективом библиотеки. Леночка рассеянно посмотрела на цветы, взяла небрежно и сунула матери скукоженный сверток. Так Мусечка и пронесла его до самого дома, не раскрывая, лишь прислушиваясь к сопению маленького носика.