— Нет.
— Боже мой, это мое упущение, конечно, но ты никогда не шла на близкий контакт. — Геля поправила свой бежевый тонкий свитер, наверняка очень дорогой. — Через три дня к нам приезжает семья твоего будущего мужа, Даниз, его братья и мать. Тебе нужно соответствовать!
— Что?! Как это приедут?! — Я мигом забыла и о сестре, и о Германе. — Зачем?!
— Как это зачем? — Геля уставилась на меня, на секунду растеряв весь свой светский лоск. — Мы почти родственники, ты всего один раз общалась с Данизом, он рвался тебя проведать, его брат еле сдерживал.
Я чуть не застонала в голос. Может, не тянуть, уже сегодня сделать нужные фото? Я украдкой бросила взгляд на Германа — вместе с сестрой они шли к оранжерее, но вдруг он обернулся и поймал мой взгляд. Меня как током пробило, я нервно обняла себя за плечи.
— Где ты только нашла такого садовника, Кора? Твоему отцу он очень не понравился.
— Зато мне нравится. — Я с вызовом вздернула подбородок. — Герман не станет заискивать, Геля. Ему плевать, и этим он мне нравится!
— Не хочу портить себе и тебе утро. — Мачеха поморщилась. — Сегодня днем едем полностью обновлять твой гардероб. На завтра я пригласила специалиста по этикету, времени в обрез, но что смогу — я сделаю.
— По этикету?! — Я не знала, то ли плакать, то ли смеяться. — Я умею пользоваться ножом и вилкой. Да ты вспомни этого Даниза! Вот кто дикарь неотесанный!
— Кора, милая, ты уже согласилась на этот брак. — Геля явно начала терять терпение, но меня сейчас больше волновала ее дочь, которая, не разбирая дороги и задевая мои клумбы, неслась прямиком к нам.
Я перевела взгляд на оранжерею — из нее неторопливо выходил Герман все с таким же равнодушным и непроницаемым выражением лица.
— Мама! — В глазах Аделины стояли слезы, она порывисто бросилась к Геле в объятия и разрыдалась.
— Что… что случилось, детка? Кто тебя оби… этот парень, да?!
По голосу Гели я поняла, что Герман уже признан виновным и приговорен к смертной казни. Во всем, что касалось ее единственной дочери, моя мачеха всегда теряла разум.
— Он… Кора, где ты его только нашла? — с обидой в голосе спросила сестра. — Со мной никто… никогда… я просто х-хотела, чтобы он нарезал мне р-ро-оз!
— Тебе нельзя волноваться, милая!
— Он… мам… сказал, что цветам лучше в земле, чем в моих руках, но я могу на кладбище взять мертвые розы! И он не нанимался вып-полнять мои капризы. Хам и отстой!
Я умоляюще посмотрела на подошедшего Германа, он явно слышал последние слова Аделины.
— Послушай, парень, ты, кажется, не понял, с кем рядом находишься! — Геля неприязненно смотрела на Германа, но долго его взгляд выдержать не смогла. Как и папа.
— Меня наняла Кора, — нехотя ответил Герман, словно делал одолжение. Еще неясно, кто из этих двоих больше презирал друг друга. — Только она может говорить делать мне что-то.
— Ты…
— Я сама сделаю сегодня большой и очень красивый букет для тебя, — поспешно заговорила я, надеясь погасить конфликт. Этот парень делает все, чтобы его уволили сегодня же! — Аделина, не расстраивайся, пожалуйста. А пойдемте вместе завтракать! У нас есть сырники, оладьи с вареньем.
Я смотрела на Германа, умоляя его пойти на мировую.
— Да, пойдемте, — со вздохом поддержала меня бабушка. — Я и бекона для тебя, парень, нажарила, а то голодный, поди. Не успел приехать, так как кур во щи.
— В другой раз, Кора. — Геля обняла дочь, которая все еще всхлипывала. — А лучше ты приходи к нам на завтраки, тебе пора привыкать к своей среде!
Она взяла Аделину за руку и, едва кивнув мне, пошла по мощеной дорожке обратно к себе.
— К какой среде привыкать? — озадаченно переспросила я, хотя и не ждала уже ответа.
— Она имела в виду, что ты — дочка хозяина этого дома, а я — обслуга, — после ухода «гостей» Герман стал намного разговорчивее. — И мы не должны завтракать за одним столом. Извини, я не знал, что твоя сестра такая психованная.
— Она сейчас очень ранимая. — Я не стала объяснять Герману, что моя сестра беременна и ее реакцию невозможно предсказать. — Пойдем завтракать.
Парень покачал головой.
— Она права, да и я есть не хочу. Пойду осмотрю оранжерею как следует.
Отвернулся и пошел.
Мы с бабушкой переглянулись — ну и характер!
Уже на кухне она не выдержала и спросила:
— Где ты нашла такого бедового на свою голову? Никогда не видела, чтобы на твоего отца кто-то позволял так смотреть. Проблем с ним будет…
Бабушка причитала, я же молча собирала в контейнер оладьи и жареный бекон.
— Ба, у нас была где-то кружка-термос…
— Кора!
— Сама говорила, что мужчина должен есть мясо, — сказала я, уже открывая входную дверь. — Просто отнесу и скоро вернусь. Я быстро.
Герман напоминал мне голодного зверя, который растерзает любого, кто подойдет близко. И все же нам с ним надо держаться вместе, раз уж затеяли эту игру.
Я нашла его в оранжерее, он задумчиво ходил между стройными рядами цветов. Его энергетика давила, забирала воздух из груди, подчиняла себе. И все же я храбро подошла почти вплотную к нему.
— Если ты не идешь к завтраку, то завтрак придет к тебе! — излишне бодро проговорила я. — Ты быстро оголодаешь на свежем воздухе, так что…
Герман удивленно приподнял черную бровь, но все же забрал у меня кружку и контейнер.
— Ты ко всем так добра, кто на тебя работает? — Он присел на ступеньку и скептически посмотрел на контейнер. — Кора, тебе не помешает поумнеть.
— Твоего совета не спросила! — Я возмущенно охнула. — Я пытаюсь быть вежливой, а ты ведешь себя как дикарь! Чем тебе Аделина не угодила?!
— Не люблю лицемерных сучек, она из их числа.
Я чуть не поперхнулась от такой откровенности.
— Она не такая! Она просто хотела цветы!
— Ты ошибаешься, плевать она хотела на твои цветы. И на тебя тоже.
Он замолчал, открыл контейнер и спокойно отправил в рот бекон. Права оказалась бабушка.
— Если ты будешь так себя вести, то вылетишь отсюда и мы ничего не сможем сделать.
— Хочешь прямо сейчас? — без тени улыбки спросил он.
Я не выдержала и, смутившись, отвернулась. Мне даже представить это нелегко, не то что сделать.
— Сюда идет охранник, — негромко предупредил Герман. — Спасибо за еду. Забавно…
— Что? — Я с тревогой следила за крепким мужчиной, который уже входил в оранжерею.
— Женщины никогда не стремились меня накормить. — Он ухмыльнулся. — Все делали, кроме этого.